— Всё, мужики, пошли с разбойниками на сближение, — скомандовал Косьменко. — Примкнуть штыки, если они у кого-то не примкнуты.

Стражники защёлкали штыками, натягивая их на стволы трёхлинеек.

— На выход по одному! — просипел Косьменко неожиданно просевшим голосом и первым нырнул в дверь. — Поспешай!

В доме остался лишь один из братьев Грибановых, Виталий — спокойный, сосредоточенный, молчаливый; это Викентий мог говорить много, Виталий же большей частью молчал.

Лунное сияние, кажется, достигло силы прожекторного света, ярилось, от него шёл дым, струящиеся многослойные волны рождали нехорошее чувство; Виталий ощутил, как затылок сдавила непонятная боль, а в голове и в волосах забегали опасные мурашики с неприятными колючими ногами. От муравьиного бега волосы на голове делались жёсткими, как проволока, шевелились, становились дыбом. Сопротивляясь лунному свету, он потряс головой, подумал, что вот так, вероятно, и сходят с ума, для этого, оказывается, надо очень немного.

Неожиданно Виталий увидел, как из-за поленницы, за которой ещё десять минут назад лежали братья Созиновы, выбрался человек, наряженный, несмотря на тёплую ночь, в меховой лисий малахай и утеплённую куртку, воровато огляделся и, припадая на обе ноги так, чтобы шаг был беззвучным, двинулся к дому.

Виталий замер, словно опасался, что хунхуз увидит его, потом подхватил казачий карабин, стоявший в углу, и прижался к стене около двери. Отметил про себя, что хунхуз — смелый человек, раз решился пробраться в дом.

Вскоре хунхуз громыхнул в сенцах ведром и затих, ожидая, что на грохот кто-нибудь в доме среагирует, но Виталий даже не шевельнулся, — хунхуз выждал с минуту, понял, что в доме никого нет, и стал действовать смелее.

Наконец он добрался до двери, скребнул по ней ногтями, затих.

Виталий продолжал ждать — весь обратился в слух, сам сделался лунной тенью. Выждав ещё немного, хунхуз беззвучно отворил дверь и всунул в горницу голову. Виталий хотел огреть его прикладом карабина, но пожалел — проворно выкинул перед собой руку, ухватил хунхуза за твёрдое большое ухо и сделал резкий рывок вперёд, втягивая китайца в помещение.

Тот заорал от боли и по воздуху, раскрылатившись, будто большой воробей, влетел в комнату. Покатился кубарем по полу.

Виталий наступил на него ногой, приставил к голове ствол винтовки.

— Кто таков?

— Ламоза, не трогай меня, — моляще простонал китаец, — я не хунхуз.

— Кто же ты?

— Я — это я, — ответил китаец совершенно неожиданно, ответ прозвучал типично по-русски, только русский человек может так ответить.

— Кто ты? — тем не менее спросил Виталий.

— Человек.

— Вор ты, разбойник. — Виталий не выдержал, выругался. Потом сдёрнул с гвоздя обрывок прочной верёвки, сплетённой из сизальского волокна, добываемого на юге Китая, в джунглях, связал хунхузу руки. Ткнул пальнём в пол. — Сядь! И сиди до тех пор, пока с тобою не разберутся.

Китаец ему понравился. Смышлёный, такой в хозяйстве, на работе во дворе может пригодиться. А им с братом в хозяйстве требовались помощники.

Со стороны леса, из курящейся лунной голубизны донёсся выстрел. За ним второй, потом — третий. Виталий настороженно вытянул голову.

— Что это? — обеспокоенно завозился китаец. — А, ламоза?

Виталий не выдержал, хмыкнул насмешливо:

— Ламоза!

— Ага, — подтвердил китаец, — лосян. Значит — старый друг.

Виталий вновь хмыкнул:

— Старый друг лучше новых двух.

— Слушай, лосян, не сдавай меня стражникам, — неожиданно попросил китаец. — Прошу тебя.

— Где так здорово научился русскому языку?

— В Благовещенске. Я туда купцов из Мукдена сопровождал.

Виталий вспомнил толстых, неповоротливых людей в лисьих шубах, с сальными косичками, тощими прутиками, выпрастывающимися из-под малахаев, владельцев ценных обозов, идущих из Китая в Россию, и доброжелательно наклонил голову:

— Знаю таких!

Вероятно, лисий малахай, гнездившийся на голове этого хунхуза на манер птичьего гнезда, был содран с какого-то купца.

— Не сдавай меня стражникам, лосян, — продолжал канючить китаец, — я тебе пригожусь.

— Если много будешь болтать — не пригодишься, — сказал Виталий.

Из несмети лунного света, из шевелящихся голубых клубов вновь ударило несколько выстрелов. Одна из пуль всадилась в крышу и застряла в дранке — был хорошо слышен её тупой удар, вторая пуля попала в угол рамы, на землю полетело расколовшееся стекло.

Схватка шла в лесу, а стреляли почему-то по дому.

Василий Созинов, когда надобность сидеть в поленнице отпала, увязался с группой Подголова — знал, как тот будет действовать, Иван Васильевич был командиром предсказуемым, в отличие от Реброва, — Егор хотел было уйти с Ребровым, но Василий остановил его:

— За мной!

— Надо же по-честному — разделиться поровну.

— За мной!

— Но... — попробовал воспротивиться Егор.

— Здесь всё решает не количество, а качество. За мной!