Тем временем Вис была занята изготовлением веревки из имевшихся у нее под рукой тканей и частей одежды. Веревка была спущена из окна к подножию стены, и Рамин взобрался по ней с ловкостью пантеры…

Вис и Рамин были снова счастливы друг с другом: «ночь была темна и холодна, но для них горели три свечи — радость встречи, сияние их лиц и краснота вина».

Всем троим казалось, что они соединились теперь для того, чтобы никогда не расставаться… Им было так хорошо в их сладком заключении, что они и не помышляли о том, чтобы покинуть его…

Но вот Моабад с триумфом возвращается из своего похода: он вернул себе страну Ран и Армению и наложил дань на греческого царя…

В разгар всеобщего ликования Моабад узнает… что Рамин сумел соединиться с Вис. В неописуемом гневе Моабад приказывает трубить сбор войскам, чтобы идти к замку и схватить Вис и Рамина. Узнав, зачем их собирают, военачальники и воины стали выражать свое недовольство. Все они были на стороне Рамина и Вис и не одобряли намерений шаха…

Но Моабад, в своем слепом бешенстве и не теряя времени, выступил со своим войском по дороге к замку… Не успел еще Зард выехать навстречу шаху, как он был уже в воротах замка и в гневе стал осыпать бранью и упреками своего брата, называя его глупцом и ослом, который стережет ворота замка, в то время как Рамин находится внутри и смеется над ним.

Зард был несказанно поражен и озадачен таким, по его мнению, вздорным утверждением шаха. В почтительных выражениях он стал убеждать царя в том, что полученные им сведения, несомненно, ложны, ибо, во-перых, замок и все подступы к нему надежно охраняются днем и ночью а, во-вторых, Рамин, насколько ему известно, находился в походе вместе с царем, следовательно, как же он мог проникнуть в замок? К тому же все печати и замки на дверях замка в целости, в чем его повелитель может убедиться…

Тем временем кормилица, прислушиваясь изнутри замка к шуму голосов, узнала голос Моабада и, поняв, какая опасность грозит им всем, поспешила предупредить о ней Вис и Рамина.

Решено было немедленно спустить Рамина из окна, чтобы дать ему возможность спастись бегством…

Проводив Рамина, Вис от горя и отчаяния, казалось, лишилась рассудка…

Когда Моабад вошел в комнату Вис, он застал ее в горе, с исцарапанным лицом и увидел веревку, с помощью которой они дали возможность бежать Рамину и которую обе женщины не успели еще распустить.

При появлении шаха кормилица спряталась из страха перед ним, тогда как Вис в своем горе не обращала на него никакого внимания.

Моабад в гневе обратился к Вис, называя ее бесовским отродьем, колдуньей, бесчестной, неблагодарной и распутной женщиной, на которую не действуют никакие его убеждения и никакое его отношение — ни хорошее, ни дурное; под ее красивой внешностью скрывается низкое и коварное сердце. Но он больше не намерен ни убеждать, ни вразумлять ее, так как он уж не ищет ее любви и не желает ее; она не только никогда не радовала его, но, наоборот, причиняла ему только одни страдания; не раз он предупреждал ее не гневить его и не испытывать его терпения — она лишь издевалась над ним и позорила его; теперь же он поступит с ней по заслугам; у него нет к ней ни жалости, ни сострадания; он поступит с ней так, что она забудет о своем любовнике, и заставит их обоих испытывать такие страдания, которые не снесут даже камни…

С этими словами Моабад схватил Вис за волосы, связал ей руки за спину и стал немилосердно избивать ее плетью. Избив Вис до потери сознания, Моабад принялся за ее кормилицу, которой он собственноручно нанес сто ударов плетью… Окровавленные тела обеих женщин шах велел бросить в подвал и запереть на замок. Казалось, что им уже не жить на этом свете.

Моабад отстранил Зарда от должности начальника охраны замка и поставил вместо него другого, а сам вернулся в Мере, где он вскоре же стал горько сожалеть о своем поступке, досадуя на свою вспыльчивость и несдержанность, которые довели его до того, что он причинил столько зла любимому существу…

Когда шах Моабад возвратился из замка, то с ним не было солнцеликой. Шахро, мать Вис, узнала об этом и с плачем кинулась ему навстречу…

— Скажи мне, по какой причине ты не привез моей Вис? Что ты сделал с моим солнцем? Зачем ты отнял луну у неба? Ты увидишь свой дворец обращенным в пепелище, и рай твой станет тебе адом, если ты тотчас же, без промедления, не передашь в мои руки мою дочь! Я буду так выть, что разжалоблю даже скалы, и они завоют, страдая вместе со мной; я заставлю подивиться все живое! Я буду лить потоки кровавых слез из моих очей до тех пор, пока ты не покажешь мне моей Вис!..

Когда она, рыдая, начала так говорить и жаловаться, то шах Моабад горько зарыдал и сказал ей:

— Станешь ли ты плакать или смеяться, проклинать ли меня или благословлять — я сделал то, что сделал, но хотел бы я, чтобы я этого не делал, и бог не прогневался бы на меня! Я развеял по ветру свою радость и свою честь! Ты нигде не увидишь больше лика Вис, кроме как в земле, которую она украсит собою; ты увидишь поверженный кипарис, оплакивающий свою юность, ее светлый лик потемневшим, кровь ее изменившейся от ржавчины и волосы ее выпавшими!