— Где? — так же шепотом спрашиваю я, садясь на колени и оказываясь с ним лицом к лицу.

— Вот здесь. — И он целует мои губы. Быстро. Порывисто. Забирая то, что по праву принадлежит только ему. Горячо. Сладко. Опасно! Если сейчас кому-то в голову взбредет завалиться в комнату, дабы поправить костюм, у него будут проблемы. — А знаешь, что бесит меня больше всего? — Обхватывая мою талию и прижимаясь носом к шее, рычит он.

— Что? — спрашиваю тихо, не в силах справиться с непонятной вибрацией во всем теле. Будто резко опустили в холодную воду. Но мне не холодно, и никакого чувства трезвого ума не появилось. Меня просто колотило в его руках. Колотило из-за его рук и поцелуя. Боже, что же мы творим?

— То, что ты показывала себя, свое тело этому мелкому уроду Колчанскому. Ты только моё! Поняла! Моё!

— Боже, — тихо засмеялась я, крепко обнимая его шею и наслаждаясь его запахом. — Мы с Пашей партнеры по танцу. Поверь, мы видели друг друга и в более провокационных позах. Но самое, на мой взгляд, ужасное, было тогда, когда ему пришлось в чужом городе, куда мы ездили на концерт, искать мне прокладки. Это была просто дичь дикая. — Подействовало: учитель мигом расслабил плечи и спину, но хватка на моей талии была такой же жесткой, и тихо засмеялся мне в шею.

— Бож, Громова, ты такой еще ребенок! — отстраняется он, улыбаясь мне той улыбкой, что я так люблю: не той, искусственной, что он улыбается всем вокруг, а той, что можно увидеть в очень редкие моменты, когда он чем-то увлечен или не следит за своей маской. Он улыбался мне тогда, валяясь по уши в снегу и утаскивая меня за собой. И так он улыбается мне сейчас, от чего у меня плывет сознание.

— А ты педофил, но я ж молчу, — улыбнулась в ответ я, но за свою шпильку получила не хилый шлепок по ягодице. И я уже хотела было возмутиться, когда услышала музыку, которой в концерте не должно было быть.

Я подорвалась с места быстрее, чем это вообще было возможно: перепрыгивая прямо через парты и мешки с одеждой, вылетела в проход, смотря, как на сцене сидит растерянная Люба на своем троне, а там, в зале, прямо перед зрителями, по разные стороны встали Женя с Олегом Новиковым, парнем из параллели, и Колчанский, который сейчас выглядел откровенно плохо.

— Что тут, блядь, происходит?! — шиплю я, подбираясь к Одинцовой, которая должна была помогать мне с концертом, но сейчас, как и все, растерянно оглядывалась по сторонам, а когда увидела меня, явно облегченно вздохнула, хватаясь за мою руку.

— Бят, сначала, ей богу, все шло хорошо, но потом, когда Паша уже должен был уйти под хлопки принцессы, выбежали эти двое обезьян, мать их ети! — И правда, Женя и Олег были лишь в бутафорной листве в стратегически важных местах.

— Человечество из класса приматов! А ты, дикарь, одно из ярых подтверждений фактов.

Несчастный глиномес, я в репе для тебя как Бог! Видать, с тобой не сработал естественный отбор! — Судя по вздувшейся вене на лбу директрисы, всем пиздец!

— Самый красивый? Да! Самый сексуальный! Живу под Богом, а тебе место в исповедальни!

Считаешь своих предков: «Обезьянами и Баста». Когда же ты поймешь: «Тарзан» это всего лишь сказка!

— Прискорбно, но я твоя миллион раз «пра-» бабушка! Не тварь дрожащая, надеюсь? Скажи-ка мне на ушко:

Кто тут из нас дичь с низким уровнем IQ? У меня в раю маникюр, педикюр, храмы под роспись ню!

— Я ухуярю их нахуй! — Тихо ору я, получая по шее от Руслана Григорьевича. — Быстро, блядь, нашли мне любую египетскую херню и приведите Алесю из параллели. Живо, блядь! Руки в ноги и пашем, как проклятые. У вас ровно четыре минуты на все! — Раздавала я команды под тихие смешки Руслана Григорьевича и Ивана Николаевича, которые тыкали на мои трусишки в барашках и неприлично громко ржали.

— Бред про Адама с его дамой — мутит детям головы. На вашем фоне хроникой покажутся Флинстоуны.

Я понимаю, что ваш мозг уместится на блюдце, но как можно считать инцест — основой эволюции? — Все, после этой строчки наша биологичка выставит Паше «пять» в аттестате внеурочно! — Хоть не от яблок и змеи Адама — Евы стоны. Так вот где телки взяли моду давать за айфоны! Парень познал одиночество и познал френдзону. Сам себя не потешишь — батя выгонит к черту из дома!

— Все это время ты, пытаясь копаться в науке, не нарыл ничего, никого, лишь про Адама с Евой сплетни слухи.

Известно ведь нам, как ты любишь обезьян! Роман с ними доказал, что вы одна семья, оу! — Я просто убью их, как только они зайдут за кулисы! — Но ты не Энн Дерроу и Кинг Конгу ты бы не понравился

— Бят, быстро говори, что надо? — Алеся падает передо мной на колени с кистями в волосах и палитрой в руках.

— Египетские стрелки и бледность лица.

— Понял, — ответила она, безошибочно выдергивая из пучка волос нужную кисть и начиная подбирая нужный цвет.

— Бят, у нас проблемы! — Антон Кириллов, нахлобучивая мне на голову непонятную шикарно расшитую хрень, виновато протянул легенькую накидку, которая еле-еле прикрывает грудь. — Больше ничего найти не смогли. Мила там сейчас в гримерке гобелен сдирает.