Шрифт:
Закат, озаряющий вешние дни,
Еще не потух!
Еще я и нынче умею весну
За крылья хватать.
И ночью сегодня, лишь только засну,
Я буду летать".
1968
Письмо{372}
Не то чтобы мой карандаш онемел,
Но он не затем заточился,—
Я писем писать никогда не умел,
А нынче совсем разучился.
И если я даже со вздохом начну —
Увы, ничего не выходит.
Рисую себя, и рисую жену,
И всё, что кругом происходит.
Рисую растения, звезды, дома,
Прибой, корабли с парусами,
А что получается вместо письма,
Смотрите — вы видите сами!
1968
Среди редеющего леса{373}
Среди
Трескучих
Черных сучьев,
Бормочущих:
"Чего он хочет?" —
Блуждаю я, себя измучив,
А дождик мочит, мочит, мочит…
И эти сучья,
Когти крюча,
В глаза мне ими чуть не тыча,
Рисуют не свое величье,
А все-таки мое обличье.
Развеяна
Листвы завеса,
Но прочь не улетел я с нею,—
Среди редеющего леса
Яснее виден и яснее!
1968
Черт Багряныч{374}
За ночь
Черт Багряныч
Обагрил листву:
Наступила осень въявь, по существу.
Жухни,
Черт Багряныч,
И одно пророчь:
"Будет луночь, саночь! Всё иное прочь!"
И Буран Бураныч мчится с Вайгача
[323]
,
И охрипнут за ночь рации, пища,
Что Бурун Буруныч хочет в эту ночь
Взбить льдяную луночь с призраками коч
[324]
.
Мол,
Примчусь к вам в полночь,
Вьюгой окручу
Галич
[325]
и Котельнич
[326]
, станцию Свечу
[327]
,
Свислочь
[328]
, Птичь
[329]
и Маныч
[330]
, плавни на Дону...
Поднял
Черт Багряныч
Свист на всю страну!
Ясны
В эти ночи
В снежной мгле небес
Разве только очи строгих стюардесс.
Это,
Черт Багряныч,
Всё наделал ты,
Отряхая за ночь пестрые кусты!
1968
"Год Двадцатый был…"{375}
Год
Двадцатый был.
На Остоженке
[331]
Крест над церковью
Стынул, согнут.
Шли мы к Центру.
Был моей кожанки
Воротник широко расстегнут.
Я сказал: