А это уже нормальный рабочий день. Стяжание Святого Духа - тяжелый труд. Хочется ему сказать, что не надо это все оставлять, что он не зря старается - вон дух какой - но не нахожу слов. И хочется просто молчать, прислушиваясь к этим токам, которые пронизывают меня и все вокруг - дверь в часовню полуоткрыта.

– Тут нет четкого регламента. Каждый день по-разному. Иногда я чувствую, что надо оставить работу и идти в часовню молиться.

– А как вы можете удостовериться, что именно хочет от вас Господь в данный момент: работать, или молиться, или пригласить гостей, как нас сегодня?

– Мы простые люди. Я простой человек. Не нужно слишком много думать. Просто нужно жить перед Богом. Сегодня мы встретились, и я подумал, что это будет хорошо...

– Вы питаетесь при монастыре?

– Нет. Езжу в город за продуктами, в Рамле или Иерусалим. Раз в две недели, с коляской. Всякий раз, как выберусь в город, надо полдня потом приходить в себя. Дух там другой. А вам не трудно ездить в город?

Муж: - Нет, я привык каждый день.

– Недавно меня дантист, грек, пригласил поехать в Мар-Сабу. Там хорошо, но меня там один как начал уговаривать перейти в православие... Говорит, у Игнатия Брячанинова все написано, почему это необходимо...

Я сочувствую. Меня косметичка одно время звала в иудаизм, а вот в католицизм никто не пытался. Мне бы не понравилось.

– А обратно возвращаюсь, стою на остановке в Иерусалиме - подходит мужик, заговаривает - кто ты да что - и давай объяснять, что надо жениться, семью заводить, ты молодой, мол... Искушения.

Мне хочется спросить его про какие-то классические искушения, какие бывают у отшельников - страхования, например, но я удерживаюсь, да и словарный запас у меня мал.

Начинаю рассказ о себе, о своих трудностях. Тут словарного запаса хватает. О том, что я "ни холодна, ни горяча" и забываю первую любовь свою, и многое другое, все то, что хотела рассказать духовнику.

Зря я тут долго говорила, лучше бы его послушать, а ведь скоро уходить... Иногда теряю нить беседы, вслушиваясь в живую тишину, вливающуюся из раскрытой двери часовни.

Не помню, в связи с чем он сказал: "Молитва - это способ потерять себя".

– ?

– Это место освобождения от нас и наших дел для Бога, как у Марка: кто сохранит свою жизнь в этом мире - тот потеряет ее, а кто потеряет для Меня и Евангелия, тот обретет.

Уже много времени прошло за разговорами. Идем помолиться. Я устраиваюсь на полу напротив открытой дарохранительницы и впитываю в себя, проветриваюсь насквозь этим неземным воздухом, подключаюсь к току энергии, и она пульсирует во мне. И это ощущение обнаженности перед нечеловеческим светом вечности. Неужели я останусь жить вне этого мира? Буду только редким гостем? И не прикоснусь к этой самой главной в мире работе - стяжать Святого Духа, направлять Его могучий поток в человеческий мир?

Хорошо нам здесь быть. Но надо, наверное, иметь совесть и вскорости уйти...

Молимся за ближних и дальних. В конце Гриша просит спеть "Христос Воскресе" по-русски. Он очень это любит.

Мы тоже. И в этих словах - смысл и содержание той молитвы без слов, которой пропитан воздух часовни.

– Вы очень новые православные. Разве у вас поют "Христос Воскресе" вне Пасхи?

Пожимаем плечами... Что они знают о нас? Серафим Саровский встречал этими словами каждого входящего...

– Сейчас я вам соберу салата и разных трав. Муж пытается его остановить: хватит, она не будет есть салат, но я быстро делаю знак - этот салат и траву от отшельника, конечно, буду.

Спускаемся с холма вдоль рядов виноградника. Земля вспаханная лежит полосами, как будто по ней прошлись лошадиным гребнем.

Он нас провожает.

Мне жаль туристов. Если Григорий поставит забор, то, может, они постесняются постучать.

– А туристы, когда заходят, впечатляются?

– Да, они задают вопросы, я отвечаю.

Такое впечатление может изменить жизнь. Ведь в этой стране запрещено проповедовать иные религии, кроме иудаизма. Но если люди спрашивают, значит рискуют услышать - сами виноваты.

Пока мы молились, стало пасмурно. Сейчас пойдет дождь, его так ждала эта земля, потрескавшаяся от суши уже в феврале. Я оглядываю окрестности, уточняя место для следующего пейзажа.

Поднялись на пригорок, с которого уже видна цивилизация - шоссе, перекресток, дальний городок на холме.

– Вот здесь, брат и сестра, я вас оставлю.

– Спасибо вам.

– И вам.

Начали капать первые мелкие дождинки. Подходим к повороту шоссе - здесь вчера мы вытряхнули из кармана плаща мои сережки. Две капли из черного стекла с голубым глазком и маленьким золотым вкраплением. Конечно, мне их не жалко, но для спокойствия найти бы хоть осколки и забыть. А может они на пешеходной части целые лежат?

Вот какой-то невразумительный осколочек, черный с голубым, слишком маленький, чтобы по нему судить. Подходит муж, протягивает два черно-голубоватых огрызка, аккуратно обглоданных со всех сторон колесами машин. Так вот какие они были внутри. Зачем-то беру с собой эти осколки. Можно ли считать, что каждый из нас хоть чем-то заплатил за этот удивительный уикенд?