Подошёл старик. Воин выпрямился и отошёл, продолжая наблюдать.

Кожаный пояс юбки был утяжелён двумя ножнами с оружием в них. Причём старик дал возможность вытащить кинжалы и полюбоваться на них. Ксения постаралась не таращить в ужасе глаза (ей?! Оружие?!) и нашла-таки позитив хотя бы в красоте рукоятей, которых подробно не рассмотрела, потому что не до того. Кажется, подходило время, когда ей должны всё объяснить. Она твёрдо решила: если ни воин, ни старик маг прямо сейчас ей всё не скажут, она сама начнёт допрашивать их.

Но, кажется, старик, который увешал её, пока она разглядывала личное оружие, всякими цепочками, ещё не всё отдал ей?

Сначала он показал, как надевать браслеты. А затем чуть поклонился, чего раньше не делал, и с этим лёгким поклоном передал ей тот, возможно, золотой ободок.

Ксения, немного растерянная, повертела украшение в руках. Нет, для её волос ободок подойдёт. Они не очень длинные, чуть ниже лопаток. Правда, сейчас стянуты в хвост. Значит - распустить?

И воин, и старик - внимательно смотрели на неё.

Она стянула резинку с волос, расчесала их пальцами и осторожно водрузила ободок мягким клювом, в котором заметила миниатюрный камешек, на переносицу. Сначала на волосы, но ободок будто сам опустился на лоб и как-то естественно устроился низко над бровями. Не ободок? Налобной обруч?

И что дальше? Почему оба смотрят так, как будто именно от неё ждут чего-то?

2

Она подняла руки поправить обруч - может, зря слишком низко опустила?

И едва не оглохла от громкого голоса! Какая-то старуха орала и бранилась в её голове так воинственно и сварливо, словно Ксения, забывшись, включила наушники плейера на всю мощь!

По привычке схватившись за уши, чувствуя, как по щекам бегут слёзы от боли, причиняемой этим голосом, раздирающим голову и всё тело, она постепенно понимала, что ещё немного - и ноги подломятся. Да она просто-напросто упадёт!

– Заткнись!
– рявкнула Ксения.

Странно. Тишина. Похлопав мокрыми от слёз глазами - очищая зрение, она убедилась, что окрик помог. Пока.

Мужчины всё так же стояли в отдалении, терпеливо глядя на неё. Они знали? Ну, что так будет? И чего ждут сейчас?

Старушечий голос нерешительно что-то спросил.

– Я не понимаю, - угрюмо сказала Ксения.

Зато что-то поняли мужчины. Они сразу переглянулись, и старик подошёл к Ксении. Он как-то даже уважительно взял её под руку и отвёл к горячей плите, где и усадил рядом с "печкой", на другую плиту, переломленную так, что у неё появилась спинка. Ксения ещё потянула из-под себя край юбки, на который села неудобно. И вопросительно подняла глаза на старика.

Снова раздался голос старухи. Она сказала что-то очень задумчиво... Вздохнула, будто собираясь мягко упрекнуть или извиниться.

И Ксения потеряла сознание от страшного удара в голову.

... Темнота колыхалась плотными, но слегка полыхающими призрачным светом полотнищами. Где совсем кромешная, где прозрачная, словно подвижный дым, она кутала в свои волны, одновременно обвивая усталое тело чувственными струями тепла и приятными, пусть порой и едкими запахами дыма... Ксения открыла глаза и бездумно уставилась на замкнутый мирок пещерки, в центре которой теплился небольшой костёр. Осторожно отодвинувшись от "спинки" плиточного разлома, женщина повела плечами. Тепло, разве что руки замёрзли без движения.

Господи, как болит голова... Словно котёл, в котором перекатывается нечто тяжёлое, что бьёт по стенкам...

Вскоре, кроме впечатления тепла и темноты, она начала слышать странные звуки, издаваемые явно не одним человеком: хриплое дыхание, слабые постанывания, сонное беспокойное бормотание, шелест одежды... А потом обнаружила на себе тяжёлую тёплую штуку, похожую на плащ. А может, это и было плащом.

– Проснулась?
– тихо спросили из темноты.

– Да, - машинально откликнулась она и онемела: поняла!

– Сейчас принесу лепёшек.

Огромная и нелепая в закачавшихся тенях фигура приблизилась к Ксении. Вблизи, когда он встал вполоборота к ней и к огню, по измождённому лицу и впавшим глазам она узнала "своего" воина. Он присел рядом, на соседнюю плиту, и протянул лепёшку и горячую глиняную плошку с травяным чаем, в котором она, к изумлению своему, легко сумела разобрать вкус нескольких трав.

В лепёшку она вцепилась так, что стыдно стало, но зубы словно сами торопливо рвали тугую, зачерствевшую, сладковатую на языке хлебную мякоть, пока Ксения не насытилась. Запивала горячим чаем и чувствовала себя виноватой из-за жадности.