И странным же было это лечение. Перевязки - ладно, такое привычно и по своему миру видеть. Но время от времени губы шептали странные слова, а руки вдруг, вместо того чтобы чистить и накладывать зелье, застывали над раной, а глаза... Глаза - видели, где рана, что надо для такой раны, а когда в ход шли руки - видели, как рана заживает.

И люди, которым старуха помогала выжить, оказались странными. Среди обычных раненых (чаще режущим или колющим оружием) Ксения с тревогой видела то каких-то худосочных - таких, что ветром перешибёт, да и кожа у них была настолько тонкая, что страшно прикоснуться к ней, а острые уши изумляли, насколько они длинные; то крепких и жилистых, да ещё настолько мускулистых, что удивлял их довольно высокий рост; пару раз она поднялась с корточек от громадных собак, которых старуха заставила перевязать так, как будто их жизнь была ценной наравне с обычными, человеческими. Нет, Ксения пожалела и собак, но ведь рядом стонали люди...

Потом Ксения обнаружила, что следом за нею ходит Корвус, то и дело подавая какие-то тряпки. А потом она поняла, что он вскипятил воду в котелке и теперь помогает ей, промывая раны, которые необходимо осмотреть. А потом, когда всё закончилось и в укрытии не осталось человека, которому требовалась бы помощь, Ксения доплелась до "своей" плиты. Ноги подломились - и она не села, а рухнула на "сиденье".

"Отдыхай", - снисходительно сказала старуха Адри. А через минуту, когда она ощутимо освободила тело и разум Ксении от своего присутствия, женщина сама чуть не закричала от боли: так много кланяться и постоянно застывать в неудобном положении она никогда и не пыталась. А когда и голова взвыла, раскалываясь, Ксения позорно расплакалась, настолько слабая, что не в состоянии даже поднять ладони к лицу, чтобы спрятать слёзы. Хотя плакать тоже было больно... Правда, слёзы катились недолго - до угрюмой мысли: чем больше она плачет, тем уязвимей для старухи. А если решили, что она, Ксения, должна стать её преемницей, то... Женщина собралась с силами и несколько минут подавляла желание плакать и далее.

– Выпей.

Перед мутным от слёз взглядом закачалась всё та же глиняная плошка. Затем она переместилась к её губам, и Ксения чуть истерически не рассмеялась. Её поят как ребёнка! Но с первым же глотком выяснила, что ребёнка таким поить не будут. Опять то же вино, что пахнет яблоками и мёдом.

Но лучше всего оказалось понимание, что есть один человек, который - за неё.

Корвус присел рядом на корточки, чтобы удобней было держать чашку, и сочувственно спросил:

– Устала?

Прежде чем ответить, она помедлила. Шмыгнула носом и сказала:

– Это не я с ранеными... Это старуха. Ты можешь объяснить, почему так?

– Ксения, тебе надо обязательно узнать несколько правил.
– Корвус огляделся и сел рядом с нею, на соседнюю плиту.
– В крепости к тебе все смерды и прислуга будут обращаться на "вы". Ко мне и другим всадникам ты будешь обращаться на "вы". Старуха Адри была рабыней (Ксения услышала вздох, будто прошелестевший в голове). Беря её знания и умения, ты тоже становишься рабыней моего князя. Запомнила? К тебе на "вы" будут обращаться лишь простолюдины.

Ошеломлённая Ксения застыла взглядом на сумрачном лице Корвуса, который, отвернувшись, смотрел на костерок посреди укрытия. А он спокойно продолжил рассказывать кошмарные вещи!

– Ты не имеешь права отлучаться куда бы то ни было без ведома моего князя. У тебя не будет своего жилища - только комната в крепостной лекарской. Тебе нельзя будет общаться с кем-либо, если это общение не связано с лечением...

Дальше она не слушала. Горячее чувство будто смыло и усталость, и тяжёлую дремоту. Изнутри вздымалась самая настоящая ярость. Ксения улучила мгновение и вставила в монотонную речь Корвуса:

– А если я откажусь?

Он взглянул на неё и пожал плечами:

– От чего?

– Откажусь от умений и знаний старухи! И не поеду с вами в вашу крепость

"Ты с ума сошла?!
– возмутилась та.
– Ты же сдохнешь здесь!"

Рот Корвуса слегка скривился.

– Ты не проживёшь здесь и суток в одиночестве. Здесь идёт война. Здесь живут существа, для которых ты будешь изысканным блюдом на их грязном столе. Судя по твоей одежде и обуви, сугубо непрактичным, по твоей слишком нежной коже на руках, ты из земли, где люди слишком изнеженны и мало приспособлены к выживанию даже в мирное время, а уж сейчас и здесь... Не лучше ли жить под охраной и на всём готовом? Еда для тебя будет самая лучшая, даже несмотря на военное время. Ты ценный человек, Ксения, и с тобой будут обращаться соответственно.

"Но ты всё равно будешь оставаться бесправной рабыней!" - мысленно закончила его тираду Ксения.

– Я тебя не убедил, - констатировал Корвус.

– Да, ТЫ меня не убедил, - огрызнулась Ксения.

Она только что избавилась от эмоционального рабства, несколько лет прожив в глубоком убеждении: любовь и должна быть рабской. Только что поняла: она жила, плывя по течению, в надежде, что муж однажды увидит, что она лучше других его шлюх.

Её учили, ей втолковывали: будь терпеливой - и тогда получишь желаемое... Он же всё равно возвращается к тебе!..

Хватит с неё глупых надежд и жизни по накатанной!

Она не хочет вспоминать своего бывшего хозяина, который для кого-то назывался бы сильным и уютным словом "муж". Не хочет вляпываться и в новое рабство - худшее, в сравнении, потому как, если в прошлой жизни она могла ещё что-то решать сама, здесь она станет... чьей-то вещью. А у вещей своего мнения нет. Так что, пока есть время и возможность, пора избавляться от такого будущего.

Корвус открыл рот сказать что-то ещё, но Ксения уже подняла руки и сумела расстегнуть на шее ту нагревшуюся металлическую полосу - ошейник, который, как только сейчас поняла, и был знаком рабыни. Резко передала ему, заставив невольно потянуться к отданной вещице. И всё это - под внутренний протестующий вопль старухи Адри. Задрала рукав камзольчика, чтобы снять браслеты...