«Я заложница. Я в плену». От этой мысли Тамаре стало так плохо, что она едва удержалась на краю сознания. Отчаяние, охватившее ее, казалось темной водой, захлестнувшей, накрывшей девушку с головой. Она принялась биться в путах, как муха в паутине; задыхалась, тщетно пытаясь кричать и звать на помощь. Так продолжалось несколько минут — или часов?

Обессилев, Тамара наконец сдалась. Слезы потекли из ее глаз, очки запотели. И тут она услышала шорох сыплющейся сверху земли. На верхней галерее что-то происходило. Вот раздались голоса, зазвучали шаги, оглушительно заскрипели ржавые петли двери. А потом возле девушки возникли такие кошмарные существа, что ей снова захотелось потерять сознание.

Их было пятеро. Низенькая, похожая на карлика женщина с уродливым лицом, напоминающая злую птицу. Коренастый монстр с кабаньим рылом. Заросший сивым волосом длинноусый гном в грязном овчинном тулупе. Смуглый человечек в линялой вязаной шапочке. И призрачное, зыбкое пятно, из колышущихся недр которого вдруг выдвинулась костяная старушечья мордочка. Выдвинулась — и с любопытством принялась разглядывать Тамару.

«Незнати, — поняла девушка. — Чужие незнати. Стража — или убийцы? А вдруг они захотят «пивнуть» меня?» Почему-то это казалось Тамаре страшнее, чем смерть.

— Личениха, — прокаркала женщина-птица. Переваливаясь на когтистых лапах, она кругом обошла привязанную к стулу Тамару, довольно осклабилась: — Вот, значит, какая служба. Сторожить будем. Ну и ладно…

Усевшись кружком, незнати порылись в своем тряпье, извлекли куски хлеба, огрызки яблок, картошку, бутыль с пивом и принялись трапезничать, не обращая на Тамару никакого внимания. Время, сжавшееся было в тугой комок, вновь потекло медленно, как масло. Потрескивали факелы, чавкали незнати. Покончив с едой, они расположились на отдых.

— Два Вершка! — сыто отрыгивая, распорядилась женщина-птица. Тамара поняла, что она верховодит в этой странной компании. — Первым сторожить будешь. Гляди в оба да уши востро держи! Если заснешь…

Не договорив, атаманша незнатей растянулась прямо на холодном бетоне и захрапела. Следом за ней улеглись и остальные. Только призрачная старуха, чем-то напомнившая Тамаре спутницу Мыри Мочану, подплыла к смуглому человечку в шапочке и пристроилась рядышком, позыркивая острыми глазками.

Измученная, Тамара закрыла глаза, тем более что созерцание уродливых существ не приносило никакого удовольствия. Некоторое время девушка слышала только густой храп незнатей. Потом между Двумя Вершками и старухой завязался тихий, сторожкий разговор.

— Куда ж нас занесло-то, старая?

— Куды-куды… Крепость это личенья. Для войны строилась. Смекаешь — это главная фатера, тута бонбы хранились да патроны.

— Это я знаю, — отозвался Два Вершка. — И не фатера, а каземат называется.

— Во-во, — шепеляво согласилась старуха. — А с гульбищ коридорчики подземные отходят, и ведут оне к подвальчикам с дырками.

— К дотам, огневым точкам, — усмехнулся Два Вершка. — Понял я, понял. Доты эти завалили, чтобы личеньи дети не лазили, а каземат в целости остался. Вот тут мы теперя и кукуем. Ты лучше вот чего скажи, старая, — чего чуешь, чего видишь? Говорят, вы, обдерихи, хорошо про то, что еще не случилось, ведаете.

Тамара услышала, как старуха забормотала что-то себе под нос, присвистывая и шлепая губами. Наконец она страшным шепотом произнесла:

— Беда будет. Ух, большая беда! Огонь будет, и земля дыбом встанет. Все, все в огне! Ух, ух, какая беда!

— Да ты толком, толком объясни — что за беда, с кем? — нетерпеливо вскрикнул Два Вершка.

— Ишь ты, прыткий какой, — неожиданно спокойно, сварливым голосом прошамкала старуха. — Я ж тебе не птица гамаюн и не златейское блюдо. Что сказано, то сказано. А другого я сказать и не умею…

Армейская служба — не сахар и не мед. И главное тут вовсе не пресловутые «тяготы и лишения», прописанные в уставе, и даже не ночной кошмар любящих матерей — дедовщина. Самое ужасное в армии — осознание того, что, пока твои более удачливые, хитрые или попросту богатые ровесники весело и интересно проводят время с ровесницами, ты гробишь лучшие годы, торча в нелепой форме на каком-нибудь посту под аляповатым плакатом «Слава Российской армии!».

Так или примерно так размышлял ефрейтор Никодимов, дежурящий в стеклянной будке, расположенной на выезде с территории архивного комплекса Министерства обороны. В наряд он заступил утром, сейчас же время приближалось к обеду, и за все это время через КПП не проехало ни одной машины.

Архивный комплекс располагался в стороне от Калужского шоссе, посреди поросшей купами ив равнины, с севера и запада окаймленной лесом и речкой Камаринкой. В нескольких километрах к югу, между холмов, лежал сонный городок Зареченск, а на востоке заснеженные поля уходили к далекому темному горизонту.

Серый бетонный забор комплекса огораживал приличный кусок земли, «главное здание» и три двухэтажных архивных блока, соединенных между собой крытыми переходами. Оранжевая вышка спецсвязи, кривая могучая сосна перед крыльцом «главного здания» и крашенная в зеленый цвет гаубица ЗИС-3М у ворот — вот и все достопримечательности в/ч 82736, как именовался архивный комплекс в официальных документах.