Татьяна Леонидовна была еще и специалистом по маньякам. Трудно сказать, что помогало ей так удачно работать в этой области — интуиция или психология, однако факт остается фактом: Судашева могла описать человека, рассказать о его внутреннем мире, точнее о том мире, в котором существует маньяк, уже после первого совершенного преступления.

Сейчас именно этого от нее и ждали.

— Павел Александрович, я внимательно изучила материалы дела. Вы настаиваете, что совершить это убийство мог лишь близкий знакомый потерпевшей. Признаться, я слабо понимаю, на чем основано ваше убеждение.

— Но…

— Минуточку. Я всего лишь хочу заметить, что ждать девочку в подъезде мог и незнакомец, следивший за жертвой достаточно длинный срок. Поэтому…

— А что говорит ваш портрет?

— Всему свое время.

— Нет уж, давайте сразу. Если убийца подросток, подозрения в самом деле перерастут в уверенность. Если нет…

— Вы настойчивы. — Судашева едва заметно улыбнулась. — Качество, заслуживающее всяческих похвал.

— Просто не терплю пустой болтовни.

— Достаточно странно, учитывая вашу репутацию.

— Во всяком случае, когда веду дело — не терплю.

— Замечательно. Проехали, как говорят сейчас. Вы побывали на месте раньше меня и даже беседовали с одним из одноклассников…

— Возможно, убийцей.

— Сложно судить. Лишена счастья лицезреть его.

— Мало потеряли.

— Хм…

Судашева чуть подвинулась вперед и облокотилась о край стола. Павел почувствовал себя не лучшим образом в затемненном помещении при закрытой двери. Помогала «сохранить лицо» напускная наглость:

— Хм. «Хм» может произнести любой. А толку?

— Вы интересный тип.

— Очень рад. Польщен.

— Понаблюдать за вами…

— Наблюдают за пациентами.

— Верно, простите.

— Мы отвлеклись.

— Да. Что сказать… Похоже, вы правы. Хотя случай странный и стопроцентной уверенности нет. Идем по порядку. Наш клиент молод, красив, среднего роста, моложе двадцати, пол мужской, психологически неустойчив, общителен, знаком с убитой — это наверняка. Теперь догадки: он уверен в себе, популярен у противоположного пола. И еще, его родители живы и, возможно, знают кое-что о его болезни.

— Так он болен?

— Бесспорно.

— Ваш диагноз?

— Знаете, — Татьяна Леонидовна перевернула лист в лежащей перед ней раскрытой тетради, — первоначально считалось, что тут имеет место любовь к убийству. Достаточно широко известный случай. Но… Детали… Короче, похоже, что здесь все же… м-м… я предпочитаю называть такое «синдром…» — Непринцев насторожился. — Неважно, ибо название употреблено, естественно, в метафорическом смысле. Основная идея: «Я сильнее, а ты смеешь противоречить? Так убедись, что я сильнее».

— Постойте. — Непринцев потер лоб рукой. — Вы сказали, что он уверен в себе, зачем же тогда нужно что-то доказывать?

— Я поняла. Да, типичный вариант подобных убийств таков: доказать якобы кому-то, а на самом деле себе, что ты храбр, мужественен и так далее. Что ты не хуже других. Но в нашем случае себе он это уже доказал, а теперь старается внушить это другим.

— Тогда вовсе бред выходит. Зачем же…

— Стоп, стоп. Тут уже область туманных версий. Мой второй вариант таков: обида.

— Настолько просто?

— М-м. Очень сложно. Преступник психологически неустойчив. Его может вывести из себя малейшая деталь. Но убийства сразу не последует. Обида уплывает в подсознание и всплывает спустя дни, недели, месяцы. Иногда годы.

— И при этом он популярен среди своих?

— Более того. Он обаятелен. Недостатки остаются в тени, а на свет выходят лишь достоинства. Очень сложный случай.

— Но почему так жестоко?

— Извините, когда человек в состоянии аффекта, слово «жестоко» — пустой звук.

— Он может остановиться?

— Если я права — нет. Способы могут измениться, но цели останутся прежними.

— Слабые стороны?

— Не смотрит по сторонам. Это образно. Ему главное — отомстить за обиду. Причем обида может быть даже мнимой. Крайне редкий экземпляр, достоин внимания лучших психиатров мира.

— Что же, он с молотком пойдет в подъезд к любому, кто назовет его кретином?

— Объясняю. Он забывает обиды, они остаются в мозгу на уровне подсознания и, не всплывают часто вовсе.