Шрифт:
Фрося усмехнулась, она даже не знала какого магазина, промтоварного или продуктового.
В любом случае, она мысленно хвалила себя, что именно к этому человеку обратилась за помощью, и хоть его манера поведения и разговора раздражали темпераментную Фросю, но с этим можно смириться, главное, что не отказал, и более того, окажет всякое содействие.
Фрося даже не услышала, как в комнату зашёл Сёмка и сел рядом с матерью на подлокотник кресла:
– Сынок, прости дружок, я совсем тебя закинула, привыкла, что ты всегда около бабушки крутишься.
Глянув в лицо сына, увидела, как в его глазах закипают слёзы:
– Успокойся, мой мальчик, бабушка была уже очень больная, только сила воли держала её многие годы.
Она ушла от нас, до последнего, находясь в здравом уме и можно смело сказать, на своих ногах.
Я тебе когда-нибудь расскажу, сколько она пережила, сколько на её долю перепало горя и трудностей, а она не сломленной ушла, никогда не жалуясь, и не требуя к себе особого внимания.
Сохрани сынок о ней светлую память, будь таким же несгибаемым, как были она и твой отец, ты ими можешь смело гордиться...
И вдруг Фрося сама не выдержала и разрыдалась, а следом за ней и Сёмка.
глава 18
На завтра утром Фрося выпроводила сына в школу, прибралась и стала ждать Марка.
Он явился, как и обещал в назначенное время, уже вначале девятого раздался звонок в дверь.
Фрося пригласила Марка позавтракать и тот не отказался:
– Знал, что предложишь кофе, поэтому не стал пить его дома, надо ведь поговорить, я тебя слушаю...
И он стал медленно маленькими глотками наслаждаться любимым напитком.
Фрося взяла себя в руки, определённо, надо привыкать к этой его манере поведения и разговора, а иначе можно свихнуться.
Бедная Сонечка, сама такая словоохотливая и жить с таким молчуном.
– Марк, здесь три тысячи рублей, надо будет ещё, добавлю, у меня деньги есть, можно не ограничивать себя в расходах.
Ицек по приезду в Вильнюс всё возместит.
Мой друг очень боялся особо говорить по телефону, сказал только, что ему нужны пуховые одеяла и подушки, хорошая посуда и всё, что я посчитаю ценным.
Я, если честно сказать, не представляю, что для него ценное, может золотые и серебряные украшения...
Марк, наконец, оторвал глаза от своего кофе и посмотрел на Фросю:
– Понятно...
И замолчал, что-то обмозговывая, но ей казалось, чтоб позлить и довести её до белого каления.
Вдруг он резко отодвинул от себя пустую чашку:
– Послушай, уважаемая Фрося, про деньги излишне распространяться и так ясно, что за дарма ничего не бывает.
Я тут кое с кем поговорил и многое выяснил про отъезжающих в Израиль.
Про какое золото и серебро ты мне тут говоришь, когда на каждого члена семьи отъезжающего разрешается одно колечко, одна цепочка или браслет и одни серьги, и то только женщинам.
Золотой серебряной посуды можно только по сто грамм на человека и это всё у него скорей всего есть...
А Фрося только думала через Ицека передать Риве её золото, что та оставила вместе с Анечкой в сорок первом.
Тем временем Марк продолжил:
– Я понимаю, что у него скопилась большая сумма денег, которую ему не на что потратить, но мебельные гарнитуры и одежду советского производства мы ему конечно не повезём.
В моём багажнике уже стоят несколько коробок с духами, одеколонами, хорошим мылом.
Сейчас поеду забирать дорогие импортные сервизы - столовый на двенадцать персон, по парочке кофейных и чайных, обещали мне импортные болоневые куртки, финскую и чешскую обувь... рассиживаться некогда.
Кстати, за всё, естественно, надо будет переплачивать.
Он внимательно посмотрел на Фросю, та утвердительно кивнула ему в ответ.
– Присмотрюсь, может ещё что-нибудь прикуплю, но надо учесть, что машина не резиновая.
Завтра в шесть утра выезжаем, твоего сына вечером заберу к нам, ничего страшного, от нас ему тоже не очень далеко до школы, если за три дня не управимся, Соня его с нашими девчонками отвезёт на дачу к тёще, начинаются ведь каникулы.