На стекле появился листок с надписью, который придерживала рука Джоанны Престон - шеф-редактора. "Кончай трепаться. Люди хотят музыки". Джим кивнул и показал знак "О'кей". Джоанна гневно помахала ему кулаком и убрала лист. Ей было прекрасно известно, что Джим всегда со всем соглашается, а затем делает всё по-своему.

– Возможно, я окажусь не прав, и мы увидим битву Давида и голиафа, но во времена нефтяного кризиса и угрозы терроризма так сложно верить в чудеса. А потому и не будем этого делать. Просто посмотрим на великолепную игру центральных и в частности Майка Доннахью, кстати, моего друга. Ради него можно отложить все дела, пусть это будет даже пьянка, травка или секс и прийти, чтобы поболеть за него. Ну а кто не сможет прийти, то у того всегда есть возможность включить радио на нашей станции и узнать обо всём из моих уст. Уже через час я покину студию, находящуюся в университете и отправлюсь на стадион, где должно уже быть подготовлено местечко для меня.

Джоанна Престон просто рвала и метала после слов Джима о "пьянке, травке и сексе", но её нежный голосок, издающий в данный момент все ей известные бранные слова, попросту не долетал до его ушей.

– Ну а кому не интересен бейсбол или другие игры спортивного характера может просто прогуляться по парку, сходить в кино или ресторан со своей подружкой. Хотя, на мой взгляд, любой

настоящий

мужчина и любой

настоящий

американец, должен боготворить бейсбол. Но прошу вас, не сидите дома перед телевизором, лежа на диване. Выберите хотя бы радио

,

а ещё лучше нашу радиостанцию, ведь только у нас вы найдёте хорошую компанию в моём лице и лучшие хиты этого лета. И специально для моей хорошей знакомой Джоанны Престон звучит следующая композиция из репертуара "Evanesance".

Джим поставил музыку, снял наушники и с невинной улыбкой уставился на Джоанну, которая продолжала на него дуться.

Каждый, кто знал Джима Роквелла, видел в нём весёлого привлекательного парня любящего пошутить и радоваться жизни по любой, мало-мальски достойной для этого, причине. Те, кто был с ним знаком ближе, любили его за добрый нрав и умение рассмешить в любой момент, пусть даже на поминках. За долгие годы, Джим и сам поверил в "Джима-заводилу", у которого всегда всё хорошо и по-другому быть не может, потому, как ему даже наедине с самим с собой не бывает скучно. В некотором смысле это и было правдой, но только в дневное время суток, потому как ночью (особенно в бессонницу) он заглядывал в себя и видел маленького мальчика испуганного призраками прошлого. И этот мальчик жил в нём отдельной личностью, став его вторым "я", о котором не принято говорить в слух, даже самым близким друзьям.

Джиму удалось избавиться от детских воспоминаний, так как они были слишком невероятными, чтобы быть правдой. А так как все люди в большинстве своём реалисты, они часто забывают случаи, которые им пришлось пережить, если в них случилось вспыхнуть искорке необъяснимого или может даже сверхъестественного. Джим не знал, как квалифицировать то, что ему пришлось пережить в детстве: нечто неизученное с точки зрения науки или просто яркое детское воображение, рождённое благодаря больному мозгу его отца? Джим старался об этом не думать, уж слишком дурные чувства это вызывало в его душе. А потому легче всего было обо всём забыть, а оставшуюся память архивировать, превратив её во второго самосознания, очень слабого и легко контролируемое в дневное время суток. И только по ночам этот чёрный чулан его памяти мог слегка приоткрываться и, заглядывая в него, Джим мог увидеть во мраке вечной тени маленького мальчика, каким он когда-то был, с бледным лицом и с ужасом в мокрых от слёз глазах.

Дверь в его студию открылась и в неё вошла Джоанна, с явным желанием отчитать его.

– Ты...

– Здравствуй, красотка, - перебил её Джим, пристально глядя ей в глаза.
– Надеюсь, ты пришла, чтобы спросить меня, не хочу ли я, чего-нибудь жаждоутоляющее? И я тебе отвечу: Да! И ещё раз, да! Желательно без газа и со звякающими льдинками на дне.
– Под конец, Джим изобразил невинную улыбку на лице.

– Ты самый настоящий гаденыш, Джим. Ты знал это?

– Знал, - легко согласился с ней Роквелл, - ведь ты не устаешь мне об этом напоминать.

– И, тем не менее, ты всегда не перестаёшь делать всё по-своему.
– С трудом подавляя гнев, добавила Джоанна.

– А что я такого сделал?
– с недоумением поинтересовался Джим, скрестив реки на груди и напоминая себе о том, что песня "Evanesance" перевалила через свою половину.

– "Бостон-Джой ФМ" по большому счёту мой проект, и мы с тобой с самого начало договорились, что в эфире не будет ни слова о наркотиках, сексе и всякой пошлости. Также о том, что ты не будешь использовать бранных слов в своих монологах.

– Когда это я говорил ругательства на всю страну?
– возмутился Джим.

– Я сказала это к примеру. Но в остальном ты грешишь в каждый раз, а под конец за всё отвечаю я, а не ты, перед деканом.

Джим перевёл взгляд от лица Джоанны, на её чёрную кофточку, с небольшим вырезом, который, всё же, позволял разглядеть начало округлости её груди. Джоанна Престон была очень привлекательной девушкой (во всяком случае, во вкусе Джима), с нежными чертами лица, но довольно низкого роста (метр шестьдесят), а потому её гнев часто приводил Джима в умиление. Да, она ему определённо нравилась. Он её пару раз пытался пригласить на свидания, но в каждый раз получал необоснованный отказ.