– Ну, сейчас-то понятно. А вот если бы мы не лгали изначально, то что бы тогда из нас выросло?

Мечеслав глубоко затянулся и допил коньяк. Ему явно было скучно фантазировать на такие приземленные темы.

– Я думаю, мы бы знали многое из того, о чем мечтали забыть. И ненавидели друг друга ещё сильнее. Ведь ненавидят обычно не ложь. Ненавидят правду, которую она скрывает.

– Так что же, ложь - наше спасение?

– Ложь - наша реальность, Шура, - Перелесов с сомнением посмотрел на пустой бокал.
– И она нас вполне устраивает. Или ты может, решил стать полным маргиналом?
– он подозрительно уставился на меня.

– Куда мне. Там все уже давно занято.

– Ну, тогда и не тревожься. Твою меланхолию можно направить в гораздо более удачное русло.

– Вслед за моей десяткой?

– За моей десяткой, Шура. За моей, - Мечеслав погрозил мне пальцем.
– Но ход мыслей твоих верен, как сердечный приступ.

– Боюсь я сейчас не в форме.

– Важна не форма, важно, чтобы ни на миг не гасло, - непонятно сказал Перелесов и заказал ещё коньяку.

– Ну, значит, у меня никак не разгорится.

– Ну и дурак!
– Мечеслав поморщился.
– От меланхолии надо брать все, Шура! Вот большинство её показательно не любят, а я так просто обожаю. Для меня это лучшее время года. Идешь и никого не видишь, ничего не слышишь, ни в чем, по сути, не нуждаешься. У тебя уже все есть. Есть боль, и есть тот огонь, который в итоге должен её сжечь. Что ещё надо для счастья, Шура? Я уж не говорю про рожденную в это время поэзию! Над ней будут плакать через эоны, Шура! Через эоны! Только представь, забыта земля, солнце и сам род человеческий. Но по всему Млечному пути подобно эфиру разлит гений Мечеслава Перелесова. А ты говоришь, - меланхолия!
– он укоризненно покачал головой.
– С наслаждением это надо говорить. С наслаждением и лаской.

– А если вдруг погаснет? Раньше, чем сожжет? Как тогда?

– Вот тогда и пора на покой, Шура. Вот тогда, пожалуй, и наступит время немного помолчать. Вот тогда...

– Здорово, Слава!
– Безладов вырос позади поэта и хлопнул его по плечу.
– Саня, допивай и пошли знакомиться!

– Знакомиться?
– я очень не хотел знакомиться.

– Не делай такие кошмарные глаза, - Владимир выразительно взглянул на меня.
– Их там двое и мне, как ты понимаешь, нужен надежный партнер в этом деле.

Я понимал. Понимал, что других вариантов у меня не оставалось. В смысле социально приемлемых вариантов. А в этом мире только такие и имели право на жизнь. Остальные же считались как минимум глупостью. А порой и вовсе преступлением. Предусмотрительный социум надежно защищал себя от всего, что может повредить устойчивости его трона.

Социум не выносит тех, с кем ему тяжело. А вот тем, с кем ему легко он дает все. Все, но на всех. Кто-то будет доволен, кто-то удовлетворён, а кто-то обижен. Так или иначе, но свое получит каждый. И кем надо быть, чтобы отказаться от всего? Богом? Я болезненно рассмеялся.

– Верный выбор, Саня!
– Безладов истолковал мой смех по-своему.
– Только помни, они в восторге от местной живописи. Так, что постарайся оградить их от своей воинствующей критики.

Я согласно кивнул. В конце концов, это отличная возможность побыть лжецом. Вдруг это будет интересно.

Их действительно было двое. Уже не лучшим образом зарекомендовавшая себя брюнетка и её подруга с буйной гривой обжигающе-рыжих волос и плотоядной улыбкой неестественно алых губ. При нашем появлении улыбка чуть увеличилась, снисходя своим сомнительным очарованием и на мою скромную личность.

– Рекомендую!
– Владимир широким жестом указал на меня.
– Будущее русской литературы...

– Кропоткин, - я мило улыбнулся.
– Платон Кропоткин.

Просто? Очень просто. До глупости просто. Но надо продолжать. Лжи нет покоя в этом мире.

– Как вам выставка?
– я вновь вернул взгляд на явно заинтересованных дам.
– По мне, так просто чудо! Лотрек нервно курит и скоро начнет стрелять у нас сигареты!
– я радостно рассмеялся.

– Да, интересные работы, - рыжая протянула мне руку.
– Саша.

– Тезк...
– начал, было, Владимир, но вовремя осекся.

– Платон, - твердо сказал я и обозначил поцелуй на протянутой руке. После чего повторил похожую процедуру с брюнеткой, которую звали Аня.

– Что вам понравилось больше всего?
– невинно осведомилась последняя, поправляя край длинного платья.

Что ж, тут двух мнений возникнуть просто не могло.

– Конечно "Весенний листопад"!
– я постарался изобразить на лице высшую форму восторженности.
– Какие краски! Какая глубина замысла!