Вы меня, кажется, обидели словами о случаях, когда приходится „рисковать даже личными интересами“. На своем веку я ими рисковал довольно — и всегда проигрывал их, и привык к этому. Но я не хочу, не могу, чтобы мой проигрыш стал прямым выигрышем возвращенцев…»

С публикацией этой статьи так ничего и не вышло, но союз с Мережковскими был закреплен тем, что Семенов обратился к ним с письмом, приглашающим их сотрудничать в «Возрождении». Мережковский писал в это время (5 октября 1927 года) Ходасевичу: «Я очень склоняюсь к возможности нашего с З. Н. переселения в „Возрождение“. Вы пишете, что Маковскому хотелось бы иметь нас обоих. Я очень убеждаю З. Н. решить этот вопрос в положительном смысле». И в одном из следующих писем: «Мы не такие люди, чтобы войти в газету внешне, только для заработка; нам бы хотелось и, кажется, мы могли бы войти в нее и внутренне. Я говорю: „могли бы“, п<отому> ч<то> направление газеты нам все более кажется верным». Они действительно начали там публиковаться. Первой статьей Мережковского, напечатанной в «Возрождении», было письмо во французскую газету «L’Avenir»; оба письма — на русском и на французском — опубликованы в двух газетах в один день. Это был ответ на анкету, распространявшуюся среди эмигрантских писателей журналистом И. Д. Гальпериным-Каминским по поводу анонимного письма из России «группы советских писателей» под названием «Писателям мира» об истинном положении писателей в СССР — крика отчаяния, почти не замеченного в Европе. В дальнейшем Мережковский печатал в «Возрождении» еще ряд статей — переложение его публичных лекций по вопросам религии и политики, выступала со статьями в «Возрождении» и Гиппиус. Но сделать «Возрождение» «своей» газетой им так и не удалось.

Уже в 1929 году Гиппиус отзывалась о «Возрождении» так: «…оголтелое черносотенство „Возрождения“ меня не трогает» (имея в виду рецензию П. Муратова на ее «Синюю книгу»).

Охотно печатались Мережковские в 1926–1927 годах в журнале «Новый дом», затеянном молодыми поэтами Довидом Кнутом, Ниной Берберовой, Юрием Терапиано и Всеволодом Фохтом. Публиковался в этом журнале и Ходасевич. Но вскоре Гиппиус и Мережковский начали слишком упорно навязывать журналу свое. Берберова пишет: «Мережковские, которых мы позвали туда (был позван, конечно, и Бунин), сейчас же задавили нас сведением литературных и политических счетов с Ремизовым и Цветаевой, и журнал очень скоро перешел в их руки под новым названием („Новый корабль“)». Вышло всего три номера «Нового дома» и четыре — «Нового корабля»; сами издавать журнал, заниматься ежедневной черновой работой Мережковские были неспособны.

Прочного альянса с Ходасевичем так и не получилось: слишком разными были позиции и устремления. Но потом начался разлад… С чего и почему? Ходасевич перестал ходить на собрания «Зеленой лампы» осенью 1927 года; тогда (5 сентября 1927 года) Зинаида Гиппиус писала ему: «О! Владислав Фелицианович. Вы (и Н. Н.) изменили мне — это пусть; я давно готова ко всему <…>. А вот что вы Лампу сажаете в калошу, это уже терзательно. Как я буду говорить об „искусстве в земном раю“, если вы не поддержите? <…> Ах, но Лампа, Лампа! Она — в четверг. И ваша измена продолжает меня терзать. Обыватель же в нее (в Лампу) рвется; каждый требует 14 повесток, не менее…» В феврале 1928 года Ходасевич посетил еще два заседания «Зеленой лампы». Но после статьи Георгия Иванова «В защиту Ходасевича» он больше не мог сидеть на собраниях, где председательствовал его враг. Об этом свидетельствует опять же письмо Гиппиус «какое-то (13-го) марта 1928 <года>»: «Вы сказали, что уходите из Зеленой Лампы, потому что Георгий Иванов общественно дефективная личность… <…> Вы нам <…> ни в каких „делах рук“ и вообще в здешней „юдоли“ не помогаете; и от этого что-то объективно теряется».

Возможно, до Мережковских дошел также слух, что Ходасевич считает всю эту деятельность пустой эмигрантской болтовней. Ю. Терапиано писал о Ходасевиче, что тот «не допускал частых обращений к Богу и всяких символистических „бездн и тайн“ не по неверию и скептицизму, а из духовного целомудрия». Тогда же, 2 апреля 1928 года, Ходасевич написал Марку Вишняку: «Ей-Богу, одно хорошее стихотворение нужнее и Господу угоднее, чем 365 (или 366) заседаний „Зеленой лампы“».

Гиппиус почувствовала, что Ходасевич все больше отдаляется от них с Мережковским и избрала поводом для ссоры то, что Ходасевич вычеркнул абзац из ее статьи, готовя к печати в «Возрождении», и не известил ее об этом: «Я верю, дорогой Владислав Фелицианович, что заботы ваши обо мне искренни, но все же не хотелось бы блуждать в темноте, не зная, откуда и когда явится ваш, меня ограждающий карандаш».

12 апреля 1928 года она к этому вопросу возвращается: «Сказать вам, как меня поразило ваше отношение к моей статье. Поразило, прежде всего, неожиданностью. <…> P. S. Объявляю вам новость: „Зеленая лампа“ — т. е. ее правление — разрушилось: я из него ушла, за мной другие, и если сама Лампа, по инерции, продолжает существовать, то пока в „беспризорном виде“. Что дальше — сейчас еще не определено».

Но «Зеленая лампа» просуществовала еще довольно долго — до 1939 года.

Терять Ходасевича совсем Гиппиус все же не хотела: она тянулась к нему, чувствуя его поэтическую и публицистическую силу, уважая его талант, все еще надеялась на его поддержку.

В мае 1930 года она писала Ходасевичу: «Дорогой Владислав Фелицианович. Не скажите ли вы мне с той же прелестной ясностью, с какой написан Ваш „Державин“, — поссорились ли Вы со мной (с нами) или не поссорились? Если не поссорились, может быть, просто „выпустили из рук“, — мы так выпускаем листок объявления, сунутого на бульварах?» А 6 ноября того же года Ходасевич сообщал Вишняку с юмором: «…иду к Мережковским. Три месяца не видались, пневматички, ужимки — надо идти! Воображаю упреки в „предательстве“, в забвении и т. д. Интересно только, чего им нужно? Не может быть, что ничего. Ну — пора! Присядем на дорогу. Тронулись.

Ваш В. X.

Четверг».

Судя по этому письму, Ходасевич стал относиться к Мережковским с еще большим скептицизмом…

Дальше — возникали новые ссоры.

В одной из статей 1931 года Ходасевич написал, что Антон Крайний (псевдоним писательницы) и Зинаида Гиппиус — одно лицо, и поэтому немного смешно, когда за этими подписями высказываются разные мнения. Речь шла о том, что Зинаида Гиппиус похвалила редакцию молодого журнала «Числа» за отсутствие редакторской «цензуры», а через две недели Антон Крайний объявил мнение Гиппиус «опрометчивым», так как «Числа» не напечатали одну его заметку. Ходасевич назвал этот инцидент в своей статье «забавным», что не могло не разозлить Гиппиус. Кроме того, он процитировал отрывки из ее опубликованных и в СССР, и в эмигрантской прессе писем к П. П. Перцову, и она сочла это тоже за обиду, так как письма эти «краденые», выкрадены большевиками. Он написал ей, что готов загладить свою «невольную вину»: если она обратится с письмом по этому поводу в редакцию «Возрождения», он сможет ей ответить. Но она, конечно, такого письма в редакцию не написала, очевидно, чувствуя в глубине души свою неправоту. Отношения после этого инцидента охладели, письма стали редкими.

5 января 1933 года в газете «Возрождение», в своей постоянной рубрике «Книги и люди», Ходасевич поместил рецензию на № 7–8 журнала «Числа», которая начиналась словами: «С самого своего начала, с первого номера, „Числа“ хотят стать источником нового литературного течения, направления или чего-то в этом роде. Ни течения, ни направления до сих пор, однако же, в них не завелось, надо думать — не заведется». В журнале, действительно, сотрудничали настолько разные литераторы (редактором его был Николай Оцуп), что Ходасевич поневоле задавался вопросом: «Что между ними общего?» Среди сотрудников была и Гиппиус, и как раз в этом сдвоенном номере был напечатан ее роман «Перламутровая трость».