Сергей, её с оркестром выучим и споём по радио! Сейчас, как раз такие

песни нужны!

– Товарищ дивизионный комиссар! Какие песни? Мне в отряд нужно! Немцев

уничтожать, а не песни распевать по радио! Да и голос у меня меняется,

нельзя мне петь - махнул я рукой.

– Ты мне это брось!
– завёлся комиссар - Ты мне, что в лесу говорил? Уже

отказаться решил, от своих слов? Значит, это просто болтовня была? Решил

поразить старшего товарища, а теперь в кусты? Зря выходит, мы с комдивом

в тебя поверили?

– Нет, не зря! Я от своих слов никогда не отказываюсь! Товарищ

дивизионный комиссар! Не нужно придумывать инсинуации и обвинять меня

в трусости. Никогда трусом не был и не буду! Будет необходимость, с

гранатой под танк лягу! Я воевать хочу! Убивать, этих гадов хочу! Сам! Вот

этими руками! Видеть хочу, как эти твари умирают! Я ночами спать не могу,

если их не убиваю! Сестрёнки снятся, как они кричат и о помощи просят,

уши затыкаю и всё равно слышу! Я мстить поклялся! На их могиле поклялся!

А вместо мести буду песни петь?
– подскочил я и встал перед комиссаром, со

злостью смотря на него. А потом неосознанно, стал читать стихотворение

Симонова.

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчёл

И под липой сто лет назад

В землю вкопанный дедом стол;

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоём доме немец топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога -

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть;

Если вынести нету сил,

Чтоб немец, к ней постоем став,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав;

Чтобы те же руки ее,

Что несли тебя в колыбель,

Мыли гаду его белье

И стелили ему постель...

< Если ты отца не забыл,

Что качал тебя на руках,

Что хорошим солдатом был

И пропал в карпатских снегах,

Что погиб за Волгу, за Дон,

За отчизны твоей, судьбу;

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевертывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Снял фашист и на пол сорвал

И у матери на глазах

На лицо ему наступал...

Если жаль тебе, чтоб старик,

Старый школьный учитель твой,

Перед школой в петле поник

Гордой старческой головой,

Чтоб за все, что он воспитал

И в друзьях твоих и в тебе,

Немец руки ему сломал

И повесил бы на столбе.

Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Чтоб фашисты ее живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли ее втроем,

Обнаженную, на полу;

Чтоб досталось трем этим псам

В стонах, в ненависти, в крови

Все, что свято берег ты сам

Всею силой мужской любви...

Если ты не хочешь отдать

Немцу с черным его ружьем

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем,-

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Если немца убил твой брат,

Пусть немца убил сосед,-

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Если немца убил твой брат,-

Это он, а не ты солдат.

Так убей же немца, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина,-

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,