Озноб нахохлил затылок космодесантника. Уродливо кособочась Рон смахнул спиной со стены сохлые разрывы коры. Огромные косматые звери балуясь и нежась урчали наивно вытянув гордые шеи в сторону человека. Ноздри наполнились острой мускусной вонью их помета.

Ни одной самостоятельной мысли не просматривалось сквозь пелену усталости кроме скорых по горячке оскарблений.

"Ну матюха,"- выругал себя Рон:"Ездовых кошек перепугался точно пылкая гимназистка". Зато сонливый ступор как рукой сняло. Бодренько так себя почувствовал и ухмыльнувшись на собственный счет двинулся через вторую дверь на улицу в доносящийся прихотливый хор голосов ночных насекомых.

Постоялый двор погрузился в сон. Рон вернулся сияющий, неся глубокую миску где схватились жиром мясо, картофель и капуста с размоченным в них хлебом. Им казалось что они никогда не едали ничего вкуснее. Когда животы придавило сытое мленье Иллари повертел мятую облупившуюся миску и недовольно прошептал:

– Тарелочку на стол можно было выбрать и познатнее.

Рон заторопился обьяснив спешку тем, что не хочет на ночь глядя портить отношения с хозяйским псом, у которого он стянул пологающийся собаке ужин. Иллари и Парс так и не поняли шутит Рон или говорит правду.

Не все ли равно.

Иллари ленивым шепотом послал Рона к такой-то матери и с ожесточением попросил добавки.

На этот раз Рон вернулся еще быстрее и подал знак затаиться. Они зарылись в копну поглубже, приготовив ножи.

Распахнув скрипнувшую ржавыми петлями дверь ( у Рона такого не было, он с этим как-то боролся, наверное приподнимал ), ослепляя ночь выставленным вперед фонарем вошел мужчина. Притолока оказалась низкой и, переступая порог, вознице пришлось пригибаться. Капюшон плаща был откинут и лежал складками вокруг его шеи. Скошенный свет большого конюшенного фонаря серебром пламенил заканапаченые мхом щели меж бревнами. Кошачьи зрачки сузились, трапицевидные морды кошек потянулись к вознице. Полосатые тени перегороженного стойла дрожали в неверном двигающемся свете высоко поднятого фонаря.

Будучи начеку и следя за каждым даже самым неприметным движением мужчины Парс машинально отметил как рифленая подошва ботинка возницы оставила в жидкой лепешке навоза четкий рисунок в виде начисто обглоданного рыбьего скилета. Огромные подпиленые клыки кошек сверкали устрашающей белизной. Пасти заблестели обнажившимися костяшками зубов. По плотно вьющейся шерсти при каждом вздохе пробегала волна радужного света. Раздувая шеи и раскрывая пасти усаженные острыми пластинами, косматые кошки потянулись бархатистыми носами к поилке. Возница повесил фонарь на крюк и стал, придерживая круглое дно, выливать в крын полное молока ведро. Он очень ласково по домашнему называл их "кисами". Раздирая когтистыми лапами подстилку массивные коренастые звери как шаловливые котята мило жмурились и локали из поилки теплое, желтоватое от жирности, молоко.

– Отучи кису сметану жрать. Отучи бабу мужем не понукать,- о чем-то о своем беззлобно бубнил возница, почесывая за ушами урчащих кошек.

В духе местных традиций полный сельского очарования быт.

Было в том что космодесантники придумали сделать что-то поразительно ветренное. Проскочить на дурака входило в их планы, но не имело серьезной состоятельности военной операции. Перепроверяя почти неисполнимый, похожий на трюк, план завтрашней задумки Иллари успокаивал себя одним: " Тот кто все время бабу на уме держит в гроб доглядываться не станет".

Реши спецназовцы что возница подошел к их тайному убежищу опасно близко и человек был бы убит. Напряженные ладони космодесантников прекрывали возможный отблеск обнаженных десантных ножей. Большая флегматичная корова с широкими винтовыми рогами повела острыми ушами-раструбами и настороженно и печально посмотрела огромными талыми глазами на разворошенный сеновал.

Отвернись, дура.

Но корова была не дура, потому не в ущерб пищеварению тщательно и долго пережовывала подхваченный из клети пучек травы. Презирая их как с брезгливым раздражением презираем мы сами шебуршащихся в нашей еде ... предположим мух. Ее толстые коровьи ноги напоминали стебли сушеного табака и на них жгутами проступали вздувшиеся жилы.

На столь близком растоянии трансляторы маскировки одежды были бесполезны и даже вредны, телекомная ткань могла бликовать. Свет конюшенного фонаря позволял разглядеть так много, что космодесантники казались себе выпирающим кадыком среди всклокоченной соломенной седой бороды, как все чего касался свет фонаря.

Поддавшись их немым уговорам возница оправдал надежды и сохранил себе жизнь убравшись восвояси и ни разу, обозначив в отношении позицию, не оглянувшись туда, куда не следовало смотреть.

Дверь затворилась и ночь вернулась внутрь, защитив не хуже любого иного пространства. Все переживаемое и пережитое звучит просто и как бы само начинает истекать из тебя удаляя из души ложь. Приходит время и каждый мужчина принимает решение за что стоит бороться в этой жизни. И чем серьезней твое уважение к себе, тем выше цена за выбраный тобой путь. Но все начинается с чего-то и это что-то просится в разговор, словно перепроверяя чистоту собственного, однажды принятого решения.

Куда-то испарилась непомерная усталость и захотелось поговорить, возвращая смысл почти позабытому. Вспомнилось. Прошлое выходило из глубины словами несущими на себе отпечаток памяти, как недосягаемый жар звезд кучно застывших в слуховом окне, как дырочки в мишени.