– Знаете как говорят о планете: "больше ее все равно не становится". Мой отец по вахтовому графику работал в горах Лейбница рудокопом, пока не случился взрыв в буровой скважине. Отца зашвырнуло на канатный транспортер и там разорвало пополам.- Голос Парса прерывистым бормотанием дрожал меж прекрывающих рот пальцев:- Горнодобывающая компания отказала в отправке тела на Перво землю и похоронила отца в штольнях на общем кладбище в близи лунной колонии. Пайщики лунных разработок умели считать деньги и назначенной по потере кормильца пенсии едва хватало на опрятную бедность на Перво земле. Мать принялась искать место чтоб позволить нам хоть о чем-то мечтать.

Иллари маятно посмотрел на товарища и убрал сухую травинку с его лица. Парс продолжал:

– Где земля дешовая-там пахнет чем угодно только не работой, а где дорогая-там ради зароботка приходится жить где придется. Знаете какой домашний адрес был у нас с мамой?

Рон лежал с открытыми глазами и нехотя, показав что все слышет, изрек:

– Пентхаус на конгломерированном небоскребе с отдельным ассенизаторным коллектором.

– Паб и маленький консервный заводик в зоне океанического прибоя. Спросить Парса.- Иллари хотел сказать нечто другое, но поддался искушению затеяной Роном игры.

Парс не обиделся, он понимал что эти "реплики с мест" попытка с оглядкой взбунтоваться против их собственных воспоминаний. Не многим отличающихся и многому научивших.

– Угу, мы проживали по адресу ул. Добровольца Колева 8011. Мегаярус 4, пролет 18-19. Если вы подумали что у нас была двух уровневая квартира-то вы горько ошибались. Лестничный пролет между этажами небоскреба. Мне приходилось играть на ступеньках. Работа отбраковщиком синтезированных и модифицированных продуктов не позволяла маме снимать что-то более достойное. Проходное место на пожарной лестнице где свои вещи мы закрывали в специальные кабинки на стене. Все детство меня окружала такая сутолока буд-то я жил в супермаркете во время сезонной распродажи. Очереди длиннее желания в них стоять. Не видя ни одного знакомого лица я ощущал себя потеряным и одиноким. Гулкий рокот механизмов и пришептывающие вздохи пневматики. И запашок стоял ... резковатый. Абсорбаторы пыли в воздухоочистителях справлялись плохо и всегда воняло из накопителя. Лифты с утра до вечера вверх и вниз, шевеля бурый пух вентеляционных решоток волокли за собой толстые кабеля. Громыхая и подтрясываясь, словно размышляя не забросить ли всех к чертям в выпирающую пружинами преисподную шахты.- По солдатской привычке организовывать уют из того что под рукой Парс закопался поглубже в мягкий ворох, взбил травяную пирину и сказал:- В моем детстве было так много этих вверх и вниз, и никогда влево и вправо. Правда. Когда подлый безжизненный голос радиодиктора объявлял пожарную тревогу, нам и сотням других таких же подселенных семей приходилось срываться с ночевочных лестничных площадок и эвакуироваться со всем своим добром на улицу. И сидеть на узлах возле офисной высотки под открытым небом как погорельцам.
– Парс дернул щекой и ухмыльнулся, словно пытался збросить с губ невидимый зацеп. Еще отягощенный, не вывалившийся из этих воспоминаний Парс беззлобно, на выдохе ощущений добавил:- Сиротство переполненого мегаполиса. Когда не знаешь другой жизни, то кажется что и это жизнь.

Застыв в сочащемся скудном свете повисла пауза перехлестнувшая некий наметившийся покой. Иллари вдруг приподнялся и отстегнул с пояса фляжку. Тысячи когда-то крепких тыкающихся в небо травинок перерубленых в корне, обезвоженных и потому засохших казалось вытягивали из него влагу через одежду, сушили кожу. Иллари отвернул пискнувший колпачек и пил, пил, пил из своей фляжки большими жадными глотками, задирая ее все выше и выше, пока не осушил досуха. Потом облизнул черную щербинку на горлышке и застыл памятником удовлетворенному человеку, перестав щуриться и шевелиться. Его голос был мягким и певучим, без сердитого командирского надрыва. Он набирался сил даже когда говорил:

– В твоих словах не так много нового. Планету на которой мы все живем почему-то никто никогда не рассматривал за серьезного партнера. Человек то, что он видет и что чувствует, чем дышет и питается. Но достучатся до него труднее всего той, что его повседневно окружает и за чей счет он живет. Неблагодарность к самому насущному-одна из самых ужасных и необъяснимых из человеческих черт. Наша самая большая и непутевая слабость. Планета непритязательна, но месть ее может длиться века. Я точно так же с детства маялся под чуть теплым душем, то и дело бросал взгляд на стремительно падающую шкалу нормаводы. Тонюсенькая струйка под звуки гимна дико гудящих труб прекращала литься значительно раньше, чем стрелка опускалась на последнее деление. Подогретая вода оставшаяся в трубах и шлангах считалась использованой полностью. Я не боялся открывать глаза представляя что плыву в какой-то невероятной глубине, совершенно один далеко от всех. И одиночество, как и тебе, казалось мне чудом. Главное чтобы вода не попадала в рот, а от кожных бактерий она была дезинфецирована полностью. Уже тогда поговаривали что способности провидца это результат мутации, преобретенной в результате попадания в пищевод мутагена из технической банно прачечной воды. Чушь, но я купился. Уже обучаясь в академии и желая открыть в себе способности оперативного провидца я, как распоследний идиот, напился такой водицы. Потом меня рвало и я отвалялся с дезентерией в лазарете больше недели едва не вылетев из академии. А предсказателем стать так и не смог.

Зерненое репейниками звезд небо сквозило своей глубиной, не приближаясь и не удаляясь. Оставаясь в состоянии покоя и не зная каково это. Они лежали рядом. Праздно. Ощущая родство. Смотрели в даль через слуховое окно. Парс заговорил о том же самом но по другому:

– Воля нескончаемая. Хоть туда иди, хоть сюда. Ширь то какая. Земля на которой хочется раскинуть руки и никого при этом не оттолкнуть. Нереальный простор благоденствующей свободы. Хоть криком изойдись, а хочешь в исподнем бегай. Если бы меня не трогали-шагал бы до одури. Только в таком хранически бескрайнем мире можно понастоящему испытать как одиночество выглядит на самом деле. Горы, равнины, леса, пространства. Сколько места. О Господи!

Рон прекрыл ему рот но не перебивал. Парс благодарно зашептал ему в самое ухо:

– Сколько за зря пустующей територии,- теперь он говорил тихо и так от себя:-До четырнадцати лет детей каждое утро выводили на крепкий ветер. Прогулка по крыше небоскреба чистила легкие от всяких ...
– Парс болезнено и брезгливо морщился припоминая, словно беря в рот каждое слово вместе с его значением.-Диаксид серы всякий, ртутные пары, свинцово-кобальтовый осадок. Профилактически и оздоровительно, так сказать ... переживая за здоровье нации. Задыхаясь от разложения мусорных карьеров и излучения полураспада реакторных захоронений и втористо-урановых шахт. Проведенная наспех эвакуация тяжелой промышленности в полярно-промышленные зоны оказалось делом дрянным и запоздалым ... впрочем, что я вам ... вы и сами не хуже меня ...

Копна в ответ колыхнулась и просыпала клочки соломы.

– Технологическая порча планеты привысила восстановительный период заповедных зон. Так нам тогда объясняли с какого конца эту мысль думать надо,- особая резкость голоса Иллари неуклонно попахивала запретным:- Наше общество слишком долго жило по правилам где успех неосуждаем, если даже достигнут за счет экологического изнурения среды обитания. Преуспевание за счет выживаемости. Геополитика такая, фигня ядреная.

Одетые шелковыми тенями ездовые кошки игрались в загоне требуша соломенную подстилку и пугая матку с телятами. Рон лежал в задумчивости, словно дремал с открытыми глазами. Его мысли витали так далеко, что начав говорить по необходимости тихо, он едва понимал смысл собственных слов: