— Позор, то какой! Нагая я! Да ещё перед всем честным народом стою!

Её арбузные груди, со всем своим богатырским трепетом, гулко зашлёпали спасающих её казаков, куда попадя. И таким образом, с трудом, она сумела повернуться к ним своей мощной спиной к сразу же оторопевшим спасателям, и невольным обалдевшим от такого зрелища, столпившимся на берегу казакам. Но получилось ещё смешнее, чем она могла бы предположить.

Эта буйная тётя спасла свою ослепительную богатырскую грудь от позора — от сглазу людского! Но взамен представив им на всеобщее народное обозрение ещё более завидный, необъятный свой зад.

— О-о-х! — невольно выдохнула толпа зевак. Некоторые зрители и глаза закатили.

Этот предмет восхищения, без единого выстрела сразил всех наповал. Похватали подруги казачки в руки свои одеяла и бросились прикрывать свою товарку, от позора.

Суета кругом, и от этого ещё смешнее стало! Веселится народ и советы подаёт:

— А всё жадность помешала, теперь ни бочки, ни стыда нет! Так тебе и надо Лукерья!

Другие казаки вторят им:

— С такой мортирой и города брать можно без всякого выстрела. Только показать стоит.

— А если жахнет такая орудия? — и тут же говоривший, чуть не падает от смеха, договорить застрявшую в горле фразу не может. Представил он, как всё это выглядеть будет. И другие казаки тоже всё это образно представили. А некоторые и на песок повалились от смеха:

— Огонь! Пли!

Все насмеялись вволю, и монах Баха тоже. Впервые его душа вырвалась на простор из клетки, где её с самого младенчества держали в монастыре. И его душе было очень и очень хорошо среди этих простых и добрых людей. И никак ей не хочется снова в опостылевшую клетку, а добра ей хочется, обыкновенного человеческого добра!

Крестятся гольды уже без всякого страха, смело окунаются в бочку с головой.

— За нашу новую веру и царя нашего Батюшку!

— Аминь! — и снова в бочку с головой ныряют.

Окружила вся семья своего Василия Ивановича. Не до Бахи им стало. Подошёл к Никодиму и побеждённый монах Баха.

— Крести и меня отец! Не хочу я больше людей убивать и от своей веры отрекаюсь. Всю жизнь свою пересмотрел я и только сейчас свет увидел. Нет мне дороги назад, и хочу я этот свет радости людям нести. Спасать их, а не губить, как делал я это раньше.

Не знает что делать Никодим, ведь перед ним сейчас его смертный враг. И не только его. Но грех отказать в помощи блуждающему во тьме путнику. И тяжкий грех оттолкнуть его, ведь он к свету стремится.

— Крестится раб Божий Баха! — и окунает его в бочку с водой. — Во имя Отца Господа Бога, сына его Иисуса Христа и Святого Духа! Аминь!

Хотел монах свой клинок в воды Амура выкинуть, но остановил его Никодим — не торопись. Мы воины Христовы, и оружие для нас свято, как и имя Господнее. Потому-то оно и висит у нас рядом с иконами. Этого почёта заслужить надо, порою и всей казачьей жизни всё это стоило.

Оно может не только убивать, но и защищать. Поэтому направь его на хорошие дела! Оружием грех большой раскидываться. Казаки так не делают. Потому что оно нами в бою достаётся, и потом и кровью нашей омыто.

Освятил клинок Отец Никодим и подаёт его Бахе.

— Теперь ты носишь новое имя — Иван Чёрный, самый, что ни на есть русский казак. Выбирай дорогу себе сам, теперь ты свободен, как и все казаки. И пусть ты чёрен, как головёшка. Ты такой же, как и все мы — по духу нашему. Цвет кожи для нас казаков роли не играет. Всех нас вольный дух казачества объединяет.

Но тут Покто снова заговорил, обращаясь к уже бывшему монаху. Не захотел Покто нового имени принять при крещении, сказал, что быть Покто ему удобней. И от своего геройского имени он никогда не откажется. Его никто и не заставлял это делать. Покто, так Покто!

— Я назвал тебя росомахой, и не жалею об этом! Но ты сейчас другим стал. Я по твоему лицу вижу, что ты правду говоришь, сейчас ты на хорошую тропу вышел. А раньше я хотел посадить тебя в лодку, как у нас гольдов с плохими людьми делается.

Вывезти тебя на середину Амура, там, где река Сунгари свои воды с Амуром мешает, там у них битва не на шутку идёт. И оставить тебя там одного и без весел. В этом кромешном аду на суд этих двух страшных стихий. Их ты никак не купишь, у них своя, правда — неподкупная человеком. И ты должен предстать пред ними во всём своём ничтожестве. И если выживешь ты, то ты имеешь право жить дальше. А если? — Не договорил Покто свою речь, но все его поняли. — Конечно, там была смерть. Но сейчас ты имеешь право жить, как и все мы здесь стоящие. Живи Баха, то есть Иван Чёрный! Живи среди нас и приноси людям радость.