— Чингиз Хан Бодров! Испробуй нашего прекрасного и живительного, как солнечные лучи, вина.

И там действительно, в хрустале, красовалось доселе невиданное вино.

— Выпей за своё великодушие к нам, мирным жителям нашего города. Что не лишил нас жизни всего лишь одним своим указанием. И того было бы достаточно, чтобы мы ни возносили тебя сейчас и твою мудрость до самых небес. И не восхищались тобой. Ты славный воитель, и доказал это в ночном бою со своими врагами. Но к нам ты был неимоверно милосерден, и мы за это будем всегда благодарны небу. Пей вино, Чингиз Хан, долго жить будешь!

Принял вино из рук красавицы атаман. Но что-то ответить не может маньчжурам, онемел он.

Возвести его казачий чин до такого высокого ранга полководца, тут невольно призадумаешься. Но наверно и его личные черты характера здесь сыграли свою историческую роль, раз всё так, а не иначе получилось.

— Не Чингиз Хан я, а простой казак. И душа во мне русская. Но я искренне рад, что сохранил в живых мирных жителей. И в ходе проведённой военной операции не был даже оцарапан пулей. Погибли только те, кто поднял против нас своё оружие. А оно мирным не бывает! Но это война и не мы её затеяли. Я сейчас ещё больше уважаю ваш народ за его мудрость и гостеприимство. И очень хотел бы всегда дружить с вами. И никогда не воевать, а все спорные вопросы решать за этим богатым столом! В кругу таких красавиц.

Легонько обнял красавицу Лука своей богатырской рукой и по-отечески поцеловал её.

Он и сам был великолепен: рослый и статный, с искрящимися задором голубыми глазами и пышными усами. А серьёзные годы и его душевность ещё больше придавали ему казачьего великолепия. Хоть картину с него рисуй. И засмущались, зарделись ярким румянцем все девушки без исключения.

— Любо атаман! Любо! — громогласно поддержали атамана, его казаки.

— Ох, и славный с него получился бы войсковой атаман! Этот за своих казаков души не пожалеет, не то что буйной своей головушки.

— Любо!

Пьют казаки и едят от души и уже им, кроме еды, простого человеческого общения требуется.

Видит Федоркин, что маньчжур возле стола крутится. И чуть ли не силой возле себя усаживает.

— Как тебя зовут? — совсем по-дружески спрашивает его казак.

Тот испуганно отвечает:

— Вень! — и так далее, всё по-своему.

Но Федоркину и этого достаточно.

— Венька значит! Друг ты мой закадычный.

И уже совсем, как своего старого и лучшего друга, непринуждённо хлопает его по плечу.

— Грех за это не выпить Вениамин. Грех большой! Когда мы ещё с тобой встретимся?

Наверно, уже никогда! Такая у нас служба казачья: сегодня здесь, а завтра в другом месте будем.

Пей Венька! Только не с напёрстка, как у вас принято, а с нашей посуды. И чуть ли не стакан ему протягивает, выполненный в форме красивой вазочки. Вот эта пойдёт посуда, уже по-нашему будет!

В другом месте Вана окрестили Иваном. И тоже казаки чуть ли не литр ему в руки суют — пей!

И там красивая хрустальная вазочка, только размер другой. Но всё наливается до краёв, иначе счастья не будет. Уморительно смотрят казаки, как пьют их новые друзья свою водку, в гигантских для них дозах. И от этого спектакля, чуть ли не навзничь, на свои подушки не падают. Веселятся казаки!

Новоиспечённый Венька, уже захмелевший, жалуется Федоркину, что столько водки он, наверно, и за всю свою жизнь не выпил. Откуда у него, последнего бедняка, найдутся деньги на водку, ведь их и на еду не хватает. Лицо его грустно, и на чёрных его глазах чуть ли не слёзы наворачиваются. И оттого ещё жальче Веньку нашему казаку, неимоверно как!

— Ничего Венька! Мы тебе столько сейчас водки нальём, что тебе надолго хватит. И ещё домой про запас положим. Только в нашей компании ты сможешь себя почувствовать человеком. Казаком настоящим! Пей, мой друг дорогой, да получше закусывай!

И всё не переставал удивляться сердобольный Федоркин.

— Эх, жисть у вас намного хуже нашей будет!

И сам уже чуть не плачет вместе со своим новым другом: очень растрогался он. И скоро за одним столом собрались и русские и маньчжуры.

Против настойчивых просьб русских угоститься, или просто посидеть с ними, у маньчжуров не находилось достаточных аргументов. И они невольно присаживались к угощению.

Многих из них чуть ли не силой усаживали возле себя казаки. И те слабо возражали. Таких простых и непонятных им людей они видели впервые в своей жизни, и очень удивлялись этому.

Разве богач пригласил бы их к столу, да ещё руку протянул бедняку, такого события у них испокон веков не было. Так и победила здесь, за этим столом, искренность чувств русских казаков, теперь уже можно сказать, что русских друзей.

А атаман с маньчжурским полковником Люй Фэном, и на данный момент его другом, решал вопрос, как спасти того от верной смерти. То что Люй Фэна казнят его начальники, не вызывало у Луки Васильевича никакого сомнения. И уже сами казаки, хотели спасти этого многодетного и такого удивительного полковника. Наверно таких добрых офицеров, как он, во всей Поднебесной по пальцам посчитать можно было.