Рашиду не до шуток.

– Тогда мы что-нибудь придумаем! А вот что сейчас делать? Я уже не могу идти.

– Терпи. Ты же не рыба…

– Попробуй потерпи, когда в горле пересохло и все внутри горит огнем.

– А ты не думай о воде. Если будешь все время только о ней думать, пропадешь. Вот завтра поедим арбузы. Может, даже и сегодня.

– Где мы их сегодня возьмем?

– У казака, к которому идем. У него наверняка есть. Один-то он нам разрежет, расщедрится для гостей.

– Это мы-то гости? – Рашид скривился, будто проглотил что-то горькое. – Забыл, как они нас ненавидят.

– Я раньше тоже так думал, считал, что все казаки не любят ингушей. Даже сердился, что нани оставляет у них арбу. Не верил им. А они вон что сделали: продали наши таркала и деньги отдали мне, когда ездил с Исмаалом за арбой. Мы и ночевали у них. Хозяин дома был на японской войне, Исмаал тоже был. Они до полночи проговорили.

Хасан помолчал, потом вдруг сказал:

– И до чего же хороший человек Исмаал. Сколько раз он помогал нам в беде. Ведь вот и с арбой… Ну что было бы с нами, когда лошадь у нас отобрали. Так бы и стояли на дороге…

Хасан все говорил и сам удивлялся своей говорливости. В другое время из него клещами лишнего слова не вытянешь. А сейчас он старается для Рашида. Хочет отвлечь его от мыслей о воде. Боится, как бы товарищ не передумал и не повернул с полдороги назад. Потому-то и расхваливает на все лады место, куда они идут.

– Я раньше не знал, что казаки нанимают убирать пшеницу, – продолжал Хасан, – это Исмаал мне сказал. Ты не думай, что все казаки такие, как пирстоп и его стражники.

– Казак же отобрал у вас лошадь, а ты их так хвалишь! – не выдержал наконец Рашид.

– Так лошадь-то его! Он же не виноват, что ее украли и продали нам!

– А может, он наврал, что это его лошадь?

– Исмаал все проверил. Все точно. О, чтобы попал в ад тот, кто продал нам краденую лошадь. Вот тебе и ингуш!

Некоторое время они молчат. Оба идут босиком. Чувяки берегут, несут в руках, наденут на подходе к станице. Пыль горячая, как огонь. Нещадно жжет ноги, оттого еще больше пересыхает в горле. Теперь уже и Хасан мучается. Он старается не думать о воде.

– Рашид, ты когда-нибудь пил вино?

– Нет, не пил.

– А я пил. У того самого казака. Вместе с Исмаалом пили. Оно, говорят, у них домашнее, сами делают.

Рашид шагает, как лошадь, прошедшая долгий путь: едва волочит ноги, того и гляди, клюнет носом землю. Пересохший от жажды рот раскрыт. Глаза посоловели и смотрят вяло… Он и весь похож на запыленный, обожженный солнцем придорожный бурьян.

– Очень мне нужно твое вино! Сейчас бы глоток воды!..

Моздок кажется Рашиду совсем близко. На плоскости всегда так. Хасан и тут успокаивает друга, подтверждает, что Моздок и правда рядом.

Лицо Рашида светлеет.

– Дойти бы до Терека, я залег бы в нем, как буйвол.

– Раньше, чем на Терек, мы попадем к моему знакомому. Он живет по эту сторону реки.

– Мне все равно, куда мы придем, лишь бы воды напиться!..

– Вода, вода! Ты столько говоришь о ней, что и я скоро сгорю изнутри!..

Небольшая станица, или, как еще называют ее, хутор, куда они держат путь, лежит у самого Терека. Низенькие, крытые соломой домишки прячутся в густой листве садов. Кое-где гордо возвышаются черепичные и железные крыши. Дом знакомых Хасана на краю хутора, при входе в него. Он огорожен реденьким плетнем, покрыт соломой, смотрит в мир боковой стеной: маленьким оконцем, притворенным одностворчатой ставней.

Хасан еще издали узнал знакомый домишко.

Солнечный диск уже склонился к горизонту, когда они подошли к хутору. Но жара держалась.

– Рашид, видишь там, во дворе, торчащую кверху жердь с ведром на носу? – показал Хасан. – Этим ведром они достают воду из колодца. Прямо во дворе. Сейчас ты будешь пить, пока не лопнешь.

Рашид ускорил шаг. Он не сводил глаз с ведра и тогда, когда они подошли к воротам и когда им навстречу вышла пожилая женщина.

– Что вам, пареньки? – спросила она, пристально глядя на них.

Хасан смущенно переминался с ноги на ногу, потирая руками торчащий из плетня кол. И от волнения не заметил, как вогнал под ноготь занозу.

К плетню подбежала выскочившая из дому девчонка лет четырнадцати. Она взглянула на Хасана и улыбнулась. Затем тронула за локоть свою мать и сказала:

– Мама, это же тот, что ночевал у нас! Помнишь, за арбой приезжали?

– А, это ты, абрек? – сказала женщина, открывая при этом калитку. – Ну входи, входи. С браткой приехал?

Ни Хасан, ни Рашид не поняли ее. Но им было и не до того. Они чуть не побежали к колодцу.