Когда, спустя несколько дней, они снова пришли на свою лавку, все было не так. Не сразу и поняли, в чем причина. А причина была в том, что на площади возникло нечто инородное. Какой-то странный предмет. Ребята подходили к нему с опаской, будто место вокруг него было заминировано. Долго гадали, что этот предмет может обозначать. Труба, покрашенная ядовито-зеленой краской, сверху приварены языки листового железа. Немного придя в себя, Вадим Петрович побежал куда-то, вернулся же совершенно удрученным. Это «Каменный цветок», сказал он. Бедный, бедный Бажов. Знал бы, что такое сотворят, не писал бы свой сказ. Две тысячи заплатили халтурщику, фонды некуда потратить. Вадим Петрович ругался с директором ДК, с главным архитектором города, но потом отступился, узнав, что халтурщик — не кто иной как Малкин, его хороший знакомый.

Так часто бывает: стоит упомянуть человека — и он тут как тут. Не стоило Рафаилу поминать Лимона.

Лимон выступал в фуфайке и в джинсах. Обновка зависти у Валерика не вызвала, — привычно схватила тоска при мысли о всех этих, как говорит Алик, «джинсовых делах». Лимон редко ходил один, и теперь его сопровождали двое.

— Держи кардан, — лениво, с добродушной ухмылкой здоровался Лимон. Когда Валерик подал руку, тот вдруг резко замахнулся своим «карданом». Хотя прием был старый, как кости мамонта, не отшатнуться было нельзя. — Испугался, да? Эх, чумарик, думал, врежу?

Определенно Лимон привязывался.

— Ты пионер? — спросил он, притворяясь серьезным, — или уже комсомолец?

Спутники Лимона засмеялись.

— Ну и что?..

— Что же ты ведешь себя недостойно этого высокого звания? Ай-я-яй, — и укоризненно покачал головой. Он и зимой ходил без шапки, шапку заменяли волосы: особые, тонкорунные, они мелко кудрявились. Валерик всегда думал, что такие волосы должны расти на какой-нибудь необыкновенной голове. — Ты когда Алику долг отдашь?

— Долг?..

Взгляд Лимона ничего не выражал, глаза словно затянуты непроницаемой пленкой.

— Тебе напомнить? — Лимон для наглядности сжимал и разжимал «кардан». Такая гимнастика обычно действовала неотразимо.

— Отдам, — сказал Валерик, — накоплю и отдам. Только бы отвязался, неловко перед друзьями.

— Когда?

— Ну что ты пристал к человеку? — сказал Дима.

— В самом деле, — сказал Рафаил. — Что, тебе делать больше нечего?

— Вас не спрашивают… Если к шести не принесешь — зашибу!

На этом и расстались.

— Много ты должен? — спросил Дима.

Валерик назвал приблизительную цифру.

— Ничего себе! Как ты умудрился? Не, столько я дать не могу.

— Я и не прошу.

— Нашел у кого занимать, — сказал Рафаил. — Ты лучше у меня занимай. У меня иногда бывают деньги. Не так много, правда. На бутылках-то много не заработаешь.

— Дать бы им десятку — и они бы отстали, — краснея, сказал Валерик.

— Десятку найдем, — заверил Дима. — Поехали на рынок, мясо куплю — остальные твои.

Пилили на трамвае до рынка, таскались меж рядов, заглядываясь на аппетитные натюрморты из розовощеких яблок, воскового и сахаристо-черного винограда. Душисто пахло югом, квашеной капустой, кислым молоком. Подошли к мясному ряду, Дима брал специальную вилку, деловито тыкал в наваленные грудами куски мяса. Случайно взглянув на продавца, торгующего рядом цветами, Валерик попятился к выходу — Ара. А может, не Ара, просто похожий на него.

Всю дорогу до Диминого дома Валерик молчал, невесело думая о том, что одолженная десятка его не спасет.

Зашли в детский сад за Катькой, а потом к Диме. Мамы его дома не было, она работала на железной дороге и часто уезжала в командировки, так что Дима был вполне самостоятельным человеком.

Прежде всего Дима накормил свой домашний зоопарк. У него жили две кошки, одну звали Киса, другую Биссектриса. Две морские свинки и сурок Шурик.

— Шурик заболел, у Шурика ветрянка, — сказала Катька, увидев, что сурок не притрагивается к арахису, что глазки у него прикрыты, а носик спрятан под мышку.

Поставили его на лапки, но он снова упал.

— Заболел, — всполошился Дима.

— Холодно у тебя, — сказал Рафаил, — жаль, печки нет, затопили бы. Шурик, наверно, думал, что зима, и залег в спячку.

Дима перетянул подстилку с сурком под батарею, и тот через некоторое время открыл глазки, стал принюхиваться.

Потом Дима начал разделывать мясо на суп: мякоть срезал и бросал кошкам, а кости складывал в кастрюлю.

Обычно веселая Катька вдруг захныкала ни с того ни с сего. Дима принялся ее успокаивать.