В конце 1930-х годов Хемингуэй был уже больше чем писателем, даже знаменитым писателем, он был настоящей звездой, которую журналисты ждали на выходе из самолета. Многие из них оказывались даже столь навязчивыми, что, не стесняясь, врывались в его дом. Таким образом, наряду с богатеями журналисты стали новыми врагами Хемингуэя, любимой целью для его яростных нападок. Успешный автор, Эрнест был также большим охотником и соблазнителем, чьи фотографии регулярно появлялись в прессе. В порту Ки-Уэста туристы узнавали его, несмотря на его фуражку, шорты, покрытые пятнами акульей крови, и рубаху без рукавов. Даже в «Неряхе Джо» Эрнест не мог больше чувствовать себя спокойно: все хотели на него посмотреть – миф Хемингуэя работал на полную.

Но пока его карьера, казалось, находилась на пике, Эрнест вновь начал испытывать трудности в браке. Полина, устав от почти двух лет отсутствия мужа, поглощенного Гражданской войной в Испании, больше не имела никаких сомнений относительно взаимоотношений Эрнеста и Марты Геллхорн, талантливой молодой журналистки, с которой они вместе освещали испанские события. В ноябре 1940 года роман «По ком звонит колокол» разошелся в количестве 189 000 экземпляров за два месяца, а Эрнест и Полина развелись. Закончился очередной этап в его жизни.

Двенадцать лет, которые Хемингуэй провел в Ки-Уэсте, без сомнения, были самыми активными, самыми счастливыми и продуктивными в его жизни. Там он написал два своих главных романа – «Прощай, оружие» и «По ком звонит колокол», прекрасные рассказы типа «На голубой воде» или «В снегах Килиманджаро», одну пьесу для театра и множество статей. Он охотился и ловил самую крупную в мире рыбу, выпил огромное количество алкоголя, купил лодку, построил крепкие дружеские отношения, любил свою жену, своих детей и своих любовниц. «Побывать в некоторых местах и оставить их, доверять и не доверять, больше не верить и верить снова, рыба, изменения ветра, смена времен года, видеть, что происходит, находиться на борту судна и в седле, наблюдать за падающим снегом, слышать дождь, барабанящий по палатке, знать, где ты, находить то, что тебе нужно» [32] , – вот существование, которое нравилось ему, и оно было полностью посвящено тому, что Карлос Бейкер назвал потом «сладострастным жизненным опытом» [33] .

Коррида – Сан-Фирмин – Столица мира – «Смерть после полудня» – Антонио Ордоньес – Гражданская война – Джон Дос Пассос – «По ком звонит колокол»

1921 ГОД: «ВИГО, ИСПАНИЯ. Идеальное место для мужчины». Простой остановки на пути из Парижа оказалось достаточно, чтобы Хемингуэй полюбил эту страну, еще «нетронутую, невероятно суровую и чудесную». После более чем двадцати посещений Испания, несомненно, стала его истинной любимой страной. Там было все: трудности, солнце, насилие, честь, мужество и вновь смерть, но любовь Хемингуэя к Пиренейскому полуострову никак не связана с экзотическими клише, еще модными в 20-е годы, это был чистый и трезвый вкус, почти классический, если можно так сказать. То, что Хемингуэю нравилось в Испании, не имело ничего общего с клише почтовых открыток и даже с розовыми чулками тореадоров.

В 1923 году Хемингуэй впервые посетил ярмарку в Сан-Фирмине, в Памплоне, к югу от Пиренеев. С женой Хедли и его первым редактором Бобом МакЭлмоном он бросился, сломя голову, со всей энергией своих 24 лет, в необузданный праздник, который будоражил городские улицы. Ракета взорвалась, как «взрыв шрапнели», – и вот уже танцы в ритме Риау-Риау, красно-белая толпа, за которой несутся быки. Улицы полны людей, их очень много на террасах кафе, и горькое вино течет прямо в рот «пьющих в стиле Веласкеса». Ни у кого нет времени для смены одежды, и его еще меньше для сна, разве что в дальней части бара или на заднем сиденье автомобиля. Эрнест любил праздники, но тут невозможно было быть просто зрителем: всегда в центре событий, он спал в пансионах для тореадоров, принимал участие в гонках, открытых для публики, смешивался с толпой, даже бился с молодыми быками во время novilladas [34] и, конечно же, посещал все корриды.

«Огромный, черный с белыми пятнами, весом свыше тонны, он двинулся вперед тихим галопом. Яркий солнечный свет словно ослепил его на мгновение. Бык застыл на месте. Крепко натянутые узлы мускулов на загривке вздулись, ноги словно вросли в землю, глаза бегали, озираясь, рога были уставлены вперед, черно-белые, острые, как иглы дикобраза. Потом он ринулся вперед, и тут я понял, что такое бой быков». Хемингуэй с первого взгляда полюбил бои быков, несмотря на, или, возможно, как раз из-за того жестокого насилия и «чувства опасности», которое при этом возникало. Хоть коррида уже тогда имела жестоких противников, Хемингуэй сразу же убрал моральный вопрос, связанный с этим. «Для меня, что касается моральных вопросов, – пишет он в книге «Смерть после полудня», – я знаю одно: морально то, что заставляет чувствовать себя хорошо, а аморально то, после чего чувствуешь себя плохо. Если судить по этим моральным критериям, бои быков для меня очень моральны: в самом деле, на них я чувствую себя хорошо, я чувствую жизнь и смерть, смертельное и бессмертное, а когда шоу заканчивается, мне очень грустно, но я очарован».

Для него это был не спорт и даже не спектакль, а искусство в чистом виде, а бык – только «холст, на который нанесена картина»; жертвы, в том числе и коней пикадоров, не только простительны, но и оправданы почти религиозным ритуалом, который при этом позволяется выполнить. Если конечная цель боя быков находится в «моменте истины», когда мужчина и животное сталкиваются в смертельной схватке, смерть требует от тореадора качеств, очевидность которых не может сразу явиться зрителю. «Великий убийца должен любить убивать; если он не чувствует, что это лучшее из того, что он может сделать, если он не знает о достоинстве этого акта и не чувствует, что это его собственная награда, он будет неспособен к самоотверженности, необходимой для настоящего убийства». И мы находим здесь, как и в случаях с рыбалкой и охотой, одну из самых глубоких проблем Хемингуэя – «чувство бунта против смерти приходит к тому, кто ею управляет». И при этом эта почти божественная привилегия требует должного достоинства, отсутствия видимых усилий и уважения к традициям, ибо коррида – это «единственное искусство, в котором красота шоу зависит от достоинства бойца».

После своего первого боя быков в 1923 году Эрнест будет постоянно возвращаться, чтобы посетить сезон корриды в Памплоне, Сарагосе, Мадриде или Севилье, и за немногими исключениями он приезжал туда каждый год до начала 1930-х годов, то есть до того, как Гражданская война отвлекла его от арен. Хоть он всегда делал это в сопровождении целой банды, склонной к бурным застольям, Хемингуэй быстро провел углубленные исследования о корриде, потому что для него существовал закон: «во всех видах искусства удовольствие приятно растет вместе со знанием, которое об этом имеешь». С той же энергией, что и при ловле крупной рыбы, Эрнест скоро развил в себе почти энциклопедические знания об искусстве корриды. Работа muleta [35] не таила никаких секретов для него, но он также знал и заводчиков, привычки общества и был в близких отношениях с величайшими тореадорами типа Хуана Бельмонте, который в 1925 году посвятил ему быка, а потом подарил отрезанное ухо того Хедли. Способный на критические суждения, Эрнест умел различать в истории корриды разные периоды и стили, как мы говорим о модерне или о классике, о стиле Людовика XVI или стиле ампир. Кроме того, его подвиги во время народных боев быков были таковы, что они принесли ему в 20-х годах много столбцов в местной прессе, и прежде всего завидный статус aficionado [36] , стоящий намного выше, чем просто любитель, даже весьма продвинутый.