политология, этнология) науках весьма развиты вполне строгие

качественные методы с логикой индуктивных и дедуктивных выводов,

например, подход INUS-условия по Дж. Маки, аппарат булевой алгебры по

Ч. Рэгину, макрокаузальный анализ по Т. Скочпол, и М. Соммерс и т. д.

[Разработка…, 2001, часть 1]. Также неверно приписывать принципы

верифицируемости (М. Шлик, Р. Карнап, Г. Рейхенбах и др.) и

фальсифицируемости (К. Поппер и И. Лакатос) релятивисту Т. Куну,

который, скорее, не развивал, а пытался подорвать общие принципы

обоснования теорий. Кроме того, эти давно ставшие общенаучными

принципы не корректно считать методологическими новшествами,

которые экономисты «в пробковых шлемах» милостиво даруют диким

«туземцам» — остальным обществоведам. Данные принципы не в меньшей

степени являются достоянием социологии, экспериментальной психологии,

этнологии, сравнительной политологии, теоретической и математической

истории (клиодинамики). О применении гипотетико-дедуктивного метода

в исследованиях по фольклористике (Пропп) и сравнительном

языкознании (Гринберг) справедливо пишет В. Л. Тамбовцев [Тамбовцев,

2008]. Что же касается самих количественных методов, то и они отнюдь не

являются новшеством и монопольным достоянием экономистов, например,

численные закономерности процессов восприятия (закон Вундта—

Фехнера и проч.), разработка и применение методов факторного анализа

в психологии (Ч. Спирмен, Р. Кетелл, Л. Терстоун) появились в конце

XIX в. и в начале XX в. — задолго до основных успехов математической

экономики. О преимуществах социологии над экономикой в развитии и

использовании методов обработки количественных данных, особенно

в области вычленения причинно-следственных связей с помощью частных

коэффициентов корреляции в регрессионном анализе, пишет

А. Н. Олейник [Олейник, 2008].

201

своей дисциплинарной экспансии экономисты публикуют именно

в своих — экономических — журналах.

Также и антропологи пишут свои тексты для других антропологов,

а не для туземцев. Прогрессору интереснее беседовать с другим

прогрессором, а не с представителем осчастливленной планеты.

Возможен ли иной паттерн взаимодействия? Да, такой

просматривается, но для этого нам придется выйти за пределы

геополитической модели.

Геокультурная экспансия как соблазн качеством

Геополитика — это далеко не всегда насилие, принуждение и

война; важную роль играют также престиж и легитимность. Равным

образом и геокультурная экспансия в реальной истории вовсе не

является невинным агнцем: религии и идеологии, новые книги, даже

способы развлечения и типы досуга нередко приносились на штыках и

навязывались силой. Далее будем говорить, скорее, об

идеализированной модели геокультурной экспансии, которая

ориентируется, главным образом, на формирование и удовлетворение

культурных, духовных потребностей, т. е. действует не через

принудительное навязывание, а через соблазн качеством 54.

Исчезает ли при этом подходе объективная конфликтность в сфере

обществознания (сфера одна, а интерпретирующих дисциплин много)?

Нет, не исчезает, но конфликты обретают форму уже не силовой

борьбы, а конкуренции за публику, потребителя и заказчика. Вместо

спора о том, чья это предметная область и насколько законны

вторжения в нее чужаков (что всегда чревато взаимными обвинениями

и силовой борьбой) получаем картину совсем иную. Нам предлагают

разные книги, разные фильмы, разные театральные постановки,

причем как отечественные, так и иностранного производства, а мы —

публика — ногами и рублями голосуем за ту или иную альтернативу.

Аналогия вполне прозрачна. В роли «публики» предстают читатели

научных книг и журналов. В роли культурных продуктов — разного

рода интерпретации (описания, объяснения, модели, концепции,

теории) социально-исторических явлений и процессов. Вместо