отсылает к психической функции воображения; кроме того, сам

французский оригинал термина (imaginaire) имеет коннотации

мнимости и притворства. Последние вполне подходят для выражения

психоаналитического и постмодернистского скепсиса в отношении

любых внешних реальностей, но не адекватны для анализа социальной

онтологии, как вполне «твердой» и объективной реальности, пусть

невидимой и зависящей от ее признания людьми. По этой причине

далее вместо «социальной воображаемости» будем говорить о

социосфере как особом онтологическом слое реальности, включающем

социальные отношения, структуры и институты, обычно в тех или

иных пропорциях включающие такие универсальные компоненты как

насилие/безопасность, власть, собственность и престиж (ср. с

веберианской классификацией источников власти у М. Манна [Mann

1986; 1993]).

Что же дает нам этот взгляд в анализе проблемы воображение-

развитие? Теперь это не полюса декартовского дуализма

(сознание/бытие, идеи/вещи, воображение/история), а составляющие

единого, сложно структурированного и динамичного мира. Творческое

воображение является и частью, и продуктом процессов исторического

развития, захватывающих все четыре онтологических сферы, а будучи

органической частью этих процессов, оно способно через особые

каналы и механизмы воздействовать на решения и действия людей,

значит, и на их социальные отношения и институты, на коллективные

деятельности, преобразующие, в том числе, материальное окружение,

т. е. на все процессы, составляющие историческое развитие.

Модернизация — конструктивная трактовка

Чарльз Тэйлор, один из ведущих авторов по «социальной

воображаемости», трактует модернизацию довольно смутно через

32

появление некоего «нового морального порядка» [Taylor, 2004], что

подозрительно смахивает на «дух времени» (Zeitgeist) — концепт

двухсотлетней давности. Вместо такой интерпретации воспользуемся

гораздо более конструктивной схемой того же Р. Коллинза, который

усматривает в модернизации четыре автономных процесса: бюрократизацию, секуляризацию, капиталистическую

индустриализацию и демократизацию [Коллинз, 2015, гл. 6].

Для простоты отвлечемся от материальных носителей и сторон

соответствующих изменений. Ясно, что указанные процессы включали

глубокую перестройку в габитусах и составляющих их психических

установках (символах, фреймах, идентичностях поведенческих

стереотипах [Розов, 2011, гл. 3]), в таких культурных образцах, как

понятия, категории, ценности, способы мышления и действия, а

главным образом, в социальных институтах, смена которых и

составляет стержень модернизации как мощной волны исторического

развития. Рассмотрим эти изменения в каждом модернизационном

процессе по отдельности и в целях упрощения возьмем только самые

яркие и значимые замены одних институтов другими.

Бюрократизация:

от вельможных хозяйств к государственным ведомствам

В европейском Средневековье уже присутствовала бюрократия,

причем трех типов, мало друг с другом связанных. Наиболее мощной и

разветвленной была бюрократия церковная, позволявшая папству

управлять или оказывать влияние в тогдашнем Христианском

(католическом) мире. Где-то более развитой, а где-то зачаточной была

бюрократия в королевствах, занимавшаяся преимущественно сбором и

перераспределением ресурсов для военных нужд и собственно

военной организацией, причем личная казна монарха, как правило, не

отделялась от государственного бюджета. Наконец, в вольных городах

имелись свои бюрократические учреждения, опять же занимавшиеся

сбором и учетом средств, направлением их на защиту и

благоустройство.

При всем этом основной центр тяжести ресурсов, власти,