Во время нашей прошлой экспедиции Сол признался в том, что состоит в тайном церковном ордене. Мы знали друг друга давно, вместе воевали, он всегда был хорошим врачом и надежным товарищем. Я так и не смог привыкнуть к его второй жизни и всякий раз сердился, когда доктор начинал бороться за мою душу. Собственно, его никто об этом не просил, но разрешение ему и не требовалось.

– Я не хотел оставлять на Диком острове ни одного цивилизованного человека, - ответил я, - мне все равно, что с вардами будет в столице. Отпустят их домой или посадят под замок, мне наплевать. Постарайтесь понять одно, чтобы я не сделал и не сказал, я спас им жизнь. Мне кажется, что этого вполне достаточно.

Сол остался не доволен ответом.

– Мы с Вами уже который раз говорим о людях, попавших в беду. Сначала это были наши десантники, оставшиеся на Диком острове, сейчас варды. И Вы каждый раз говорите мне, что ничего не собираетесь предпринимать для их спасения. Подумайте о том, что с ними может случиться в столице. Что было бы с нами на их месте?

Иногда Сол напоминал мне могучую крепостную стену. Каждый день на нее обрушиваются дожди и ураганы, а она стоит, как ни в чем не бывало, на зло стихии. Вера доктора в добродетель и прощение была непоколебима, но нуждались ли мы в ней? Кому нужна стена, которая никого не от чего не защищает? За ней некому прятаться, хотя она может поразить воображение случайного путника высотой и прочностью кладки.

– Неужели Вы не поняли зачем я повел заговорщиков за собой на поиски капитана Лоса?
– раздраженно сказал я, - чтобы они кровью смыли предательство, смогли реабилитироваться и избежать суда. Неужели не понятно, что история с заложниками, это единственная возможность провести на наше судно вардовских гвардейцев? Никто в экспедиции не смог бы сделать большего для спасения этих людей.

– Послушайте...- начал доктор, но я не дал ему закончить.

– Я сделал для них все, что мог. Я не великий океан и не собираюсь заниматься судьбой каждого в отдельности. Пусть теперь адмиралтейство решает, что делать дальше.

Сол стоял с каменным лицом. Возможно мои слова прозвучали слишком грубо, но доктор должен понимать, что я вообще мог не отвечать на его вопросы. Устав давал мне редкую возможность не оправдываться ни перед кем.

– Послушайте, Бур, - неожиданно спросил Сол, - Вам не бывает страшно?

Что я мог ему ответить? Что иногда ночью просыпаюсь от странных звуков и мне кажется, что в каюте мелькают тени десантников, которых я когда-то отправил на верную смерть? Говорят, что в средние века священники торговали индульгенциями, и можно было приобрести официальную бумагу, которая прощала все грехи. У меня такой бумаги не было.

– Бывает.

Пока мы разговаривали моя сигара успела погаснуть, поэтому я достал спички и опять ее раскурил.

– Вы не хотели бы исповедоваться?
– спросил Сол.

– Нет, - раздражение прошло, и я уже жалел о том, что резко говорил с доктором, - Вам, нет.

– Ну, - примирительно сказал Сол, - не обязательно мне.

– Для исповеди надо созреть. Я пока не готов.

Сол кивнул.

– Понимаю. Извините меня, наверно я был не прав. Но я все пытаюсь понять и не могу, - продолжал он, - что Вами движет? Вы говорите ужасные вещи, но при этом стараетесь делать добрые дела. Почему?

– Наверно, я хочу оставаться хорошим человеком.

Сол недоуменно посмотрел на меня.

– Не богом и не святошей, а просто нормальным человеком, - добавил я, - правда это не всегда получается.

На корме появился лейтенант Хот. Он улыбался и махал нам рукой.

– Смотрите господа, - сказал он, - чайки прилетели.

Мы одновременно повернули головы и увидели больших белых птиц, парящих над кораблем.

– Значит острова близко. Мы вернулись, господа.

Лейтенант еще раз махнул рукой, отошел подальше и облокотился о парапет.

Сол поправил фуражку.

– Наверно, если каждый захочет оставаться хорошим человеком, когда-нибудь мы придем к идеальному обществу.

Я презрительно фыркнул.

– Вы не верите в идеальное общество?

– Нет.

– Я знаю, что Вы консерватор, - сказал Сол, - но неужели у Вас никогда не возникает желания изменить окружающую действительность?

– Перестаньте доктор, - ответил я, - избавьте меня от проповедей. Я не собираюсь переделывать этот мир, у меня не хватит для этого ни знаний, ни любви. Я не думаю о других, я хочу спасти себя, насколько это еще возможно.

Чайки кричали и пикировали на корабль. Хот развернул принесенный с собой сверток и начал кормить птиц, подбрасывая в небо кусочки галет. Лейтенант радовался, как ребенок, когда чайки хватали их прямо на лету.

От разговора с Солом осталось странное ощущение. Казалось, что мы все время ходим вокруг до около, но так и не можем поговорить откровенно. С другой стороны, я уже устал доказывать одно и тоже. Возможно, занятый своими мыслями, он меня не слышал или я не мог подобрать нужные слова.