— Она не умрет? — его голос звучал отчаянно.

— Нет, господин. Она сильна. — Шара помедлила. — Как и дитя в ее чреве.

Царь обратил ко мне потрясенный взор и затем вцепился в плечи, прижал к груди.

— Правитель, в котором течет наша общая кровь, — лихорадочно прошептал он мне в ухо. — Это будет сын. Сын, который сможет править и объединять царства. Правитель, которым я так и не сумел стать. — Он гладил меня по волосам, по щеке, укачивая на руках. — Как же мне отпустить тебя?

— Еще не время, — прошептала я. Нет. Нет, еще рано. У нас еще несколько дней…

Другая фигура возникла в дверях, и царь поднял голову.

— Мой государь, путь свободен.

Соломон поставил меня на ноги, и пол закачался, готовясь уйти из-под них. Он тут же подхватил меня на руки. А затем мы вдруг помчались по коридорам, вслед за царской стражей, в нижнюю часть дворца. Вниз, в подземный улей погребов и комнат. Я уже бывала здесь раньше. Вот простой тоннель, ведущий от сокровищницы к неприметной двери. На этот раз дверь не была заперта, ее распахнули настежь. И что-то блестело в проходе.

Золотой ковчег, поднятый на шестах. Херувим словно парил над ним.

Мы были не одни. Несколько фигур в мантиях стояли по обе стороны прохода, освещенного единственным факелом. Восемь — нет, десять жрецов. Я видела подобные одеяния на тех, кто пел в тот день, когда я посетила храмовый двор. Нет, не жрецы. Широкоплечие левиты.

Восемь из них окружили ковчег, по двое на каждый конец шестов. Они склонились и, обменявшись быстрой командой, с явным усилием подняли вес на плечи. Как паланкин самого Бога, подумала я отстраненно.

Я оглянулась, ища Яфуша, тень в темноте. Увидела Шару с побелевшим лицом.

Левиты исчезли в тоннеле, свет факела следовал за ними по пятам. Соломон сильней прижал меня к себе, когда мы вошли вслед за ними в темный тоннель.

Жесткая тряска шагов. Эхо шепота.

Куда же мы направлялись?

— Яфуш, — сказала я, и звук получился слишком тихим и громким одновременно.

— Он за нами, с царской стражей, — задыхаясь, ответила Шара.

Сырость камней, крутой спуск. Соломон споткнулся, но удержал равновесие и все быстрее шагал вперед.

— Позволь мне идти, — сказала я, борясь с подступающей тошнотой.

— Ты не сможешь. Я должен это сделать. Чтобы спасти тебя. Тебя и нашего сына. Позволь мне спасти единый народ.

Я отстраненно подумала: почему мужчины всегда так уверены, что будет сын?

Путь в темноте показался мне вечностью, холод поселился на моей коже, как сырость на камнях, дыхание царя звенело в ушах, а руки его казались железным ложем. Мне показалось, что я слышу бешеный стук его сердца — или то билось мое собственное?

Шара вскрикнула и упала вперед, ахнув, когда руки помогли ей подняться.

Мы начали подъем, левиты, опережавшие нас, склонялись под нависающим все сильней потолком. Царь поморщился, его лицо блестело от пота.

Понимание медленно всплывало в уме, пока я пыталась сдержать подступивший туман, не в силах избавиться от его липких лап.

Храм.

Мы вошли в комнату, наполненную золотыми котлами и жаровнями, очертания которых заслоняли солнце, многорукими силуэтами тянулись к нам со всех сторон. Сырое эхо тоннелей, усиливавшее каждый вздох, почти сразу сменилось ревом бушующей в городе битвы.

Мы вышли из бокового строения во внутренний двор. Сквозь решетку ворот я видела огромный отряд конных и пеших солдат, собравшихся на внешнем дворе.

— Он готов? — спросил царь.

— Готов.

Во внезапном приливе паники я попыталась оглянуться. Шара и Яфуш не вышли с нами.

— Мои люди повели их другой дорогой, — сказал Соломон. — Их сложнее узнать, и мы встретимся с ними к югу от города. Но тебя нам не провести по долине, тебя узнают. Они бушуют прямо под нашими воротами.

Я не оставалась без Яфуша с тех пор, как мне исполнилось двенадцать.

Четверо левитов окружили ковчег и, после недолгого замешательства, подняли с него крышку.

Соломон вновь крепко удерживал меня, отчаянно прижимаясь щекой к моей щеке.

— Ну вот, любовь моя, — прошептал он. — Ты вошла в Иерусалим, словно солнце, окутанная величием. И не покинешь его без золотого одеяния. Весь Израиль склонится перед тобой. Весь Израиль навеки запомнит сей день. А если не они, то я запомню. Навеки. — Он нежно поцеловал меня.