— Обыскались меня?

Он прошёл мимо застывших людей к диванчику и рухнул на него, точно он был здесь хозяином. Он был бос, бурнус покрыт грязью. Взгляд его не отрывался от султана.

— Склоняюсь перед величием султана Каира и Дамаска, возлюбленного сына Аллаха, повелителя царств и владений.

Само собой, он и не думал кланяться.

— Стража... — начал было Али, но султан жестом остановил его:

— Нет. Не будь глупцом. Ещё большим глупцом. Ты можешь уйти. Милорд граф останется, и второй рыцарь, и этот... — Он указал на кушетку. — Остальные пусть покинут нас.

Али, слуги и стражники торопливо вышли. Султан вновь уселся в кресло. Он не мог заставить себя взглянуть на человека, развалившегося на диванчике.

— В чём дело, монах?

— Я хочу уехать, — сказал тамплиер. — Не для того я приехал в Святую Землю, чтобы умереть здесь от оспы, а этот город заражён ею. Заключай перемирие, да поскорее, чтобы я мог увезти отсюда своих людей.

Султан скрестил руки на груди. Все его великие планы в один миг съёжились до мелкой практичности.

— Я поставил свои условия, — сказал он. — Согласитесь на них, и перемирие будет заключено.

— В городе поветрие? — спросил Триполи.

— Во всяком городе хватает болезней.

Голос тамплиера звучал неумолимо:

— В твоём войске тоже была оспа — ещё там, у Брода Иакова. Верно? Потому-то ты и не ударил на Иерусалим: твои воины умирали от оспы. Что за войско, в котором все хворают? Сейчас ты никому не страшен. Мыш, принеси мне выпить.

Рыжеволосый рыцарь подчинился. Он подошёл к столу, на котором стоял кувшин с вином, вернулся с кубком к диванчику и остался стоять около него. Какие бы нескромные дела ни связывали его с Али, сейчас он явственно показывал, на чьей он стороне. Султан сделал последнюю попытку овладеть ситуацией. Он поднял глаза на Триполи:

— Кто здесь командует — ты или этот мужлан?

— Милорд, — сказал Триполи, — я требую перемирия на три года. Никаких выплат, никакого обмена пленными. — Взгляд его был твёрд, губы, обрамленные усами, едва двигались.

Султан не произнёс ни слова. Он всё так же не смотрел на рыцаря, который растянулся на диванчике с таким видом, словно был хозяином этого дворца, властелином мира.

— Султан, — сказал тамплиер, — если ты не согласишься на перемирие, я вернусь в Иерусалим за тремя сотнями моих братьев. Мы придём и возьмём этот город, и некому будет помешать нам.

— Ты блефуешь, — отрывисто сказал Салах ад-Дин и наконец повернулся, вперив взгляд в тамплиера. — Я уничтожил ваше братство на реке Литани. Из тех, кто уцелел, никак не наберётся трёх сотен.

Рыцарь презрительно ухмыльнулся:

— Мы как зубы дракона, султан. Мы вновь прорастаем.

Мгновение Салах ад-Дин изучающе глядел на него, на немигающие чёрные глаза, на рот, обрамленный густой бородой, — чувственный рот, которому не следовало бы быть таким устойчивым к соблазну. Султан понимал, что теперь он получит от перемирия мало выгоды, разве что некоторую свободу для манёвра. Каким облегчением будет наконец покинуть Дамаск, отправиться в горы и там переждать летнюю жару, убежать от поветрия. Ему нужно перемирие. Ему нужны и деньги, но их он добудет где-нибудь в другом месте. Ему нужно освободить племянника из Маргата, но это может и подождать. Он кивнул Триполи:

— Хорошо, я согласен. Перемирие на три года.

— Превосходно, — ответил Триполи. — Я пошлю за писцом. — Он глянул на тамплиера: — Ты удовлетворён?

Рыцарь поднялся и, взяв кубок из рук рыжебородого, одним глотком осушил его.

— Я буду соблюдать это перемирие, — сказал он и, отставив кубок, вышел из комнаты. Второй рыцарь следовал за ним по пятам.

Триполи вновь уселся в своё кресло, сцепил пальцы, глаза его поблескивали весельем.

— Знаешь, милорд, у нас есть поговорка о младенце и черте, которого так сильно напоминает этот тамплиер. Тебе следовало быть с нами честным с самого начала. — С видом священника, читающего проповедь, он наставительно покачал пальцем. — Вот видишь, иногда опасно быть чересчур изощрённым.

— Ба! — пожал плечами султан. — Все вы, франки, прокляты. Позови слуг, пускай закроют окна.

— Кровь Господня, меня отравили! — простонал Медведь. Глаза его были налиты кровью. Конь под ним шарахался, и он мотался в седле, словно вот-вот упадёт.

Стефан собрал поводья и вскочил в седло. Теперь уже все знали, что в Дамаске оспа; сейчас во внутреннем дворе собралась добрая половина населения дворца, готовясь бежать из заражённого города. Тамплиеры держались у стены, чтобы не смешиваться с другими; впрочем, сарацины и так избегали их. Из ворот конюшни вышел Фелкс, ведя в поводу двоих коней — своего и вьючного. Вслед за ним выехал Раннульф, который вёл второго вьючного коня.

Посреди двора пропели трубы. Триполи и султан обменивались церемониальными речами. Рассыпались рукоплескания. Фелкс пристроил к седлу стремена и проверил подпругу.

— Перемирие, недомирие, — пробормотал он. — Стоило тащиться на край света из-за нескольких слов.

— А я так не против, — отозвался Стефан.

Али был там, в толпе, окружавшей султана. Стефан отвёл глаза. Он будет рад уехать отсюда, подальше от греха. С другой стороны, он чувствовал себя как бог. Раннульф вскочил в седло и, развернув коня, рявкнул на них: