— Мой лорд, он болен и в темнице и говорит, что скорее останется там до самой смерти, нежели позволит султану обратить в золото свою жизнь.

Шум голосов прокатился по трапезной. Жильбер пристально смотрел на Раннульфа:

— Что ты скажешь о перемирии?

— Это хорошее перемирие, мой лорд.

— За ним не таится ловушка?

— Нет, мой лорд.

— Султан соблюдёт его?

— Мой лорд, у него нет другого выхода. В его стране поветрие, он не в силах собрать войско, повсюду бунты и мятежи.

— Так вот почему он заключил перемирие!

— Да, мой лорд.

— Почему вы так враждовали с Триполи?

— Мой лорд, у меня с Триполи не было никаких трудностей. Они с султаном лучшие друзья, но, когда мне понадобилась его поддержка, он мгновенно встал на мою сторону.

— Отлично, — сказал Жильбер Эрай. — Вы хорошо послужили Ордену; Господь наградит вас. Возвращайтесь на свои места.

Четверо рыцарей вернулись в шеренгу. Раннульф теперь стоял на левом краю передней шеренги. Обернувшись, он оглядел стоявших рядом рыцарей. Пока он был в Дамаске, дружина пополнилась людьми с двух кораблей, пришедших из Европы. Каждый день прибывали новые рекруты из Франции, Фландрии и Германии, ветераны из гарнизонов Кипра и побережья. Под высоким сводом трапезной, увешанным стягами, верёвками и паутиной, зал, что ещё несколько месяцев назад был почти пуст, теперь снова наполнился людьми. Дыхание спёрлось у него в груди. Сбывалось то, что он обещал Саладину. Вокруг него вздымался Храм — великий, бессмертный. Жильбер призывал рыцарей к мессе; Раннульф склонил голову вместе со всеми и сложил руки, и на сей раз, не в пример прежним, он был в силах молиться.

В склепе водилось множество чёрных крыс — они пробирались через щели в каменных стенах и бегали по потолочным балкам. Как-то раз, вскоре после возвращения из Дамаска, когда заняться больше было нечем, Раннульф привёл в спальню шестерых рыцарей, и, покуда они отодвигали от стен кровати и затыкали тлеющими тряпками щели в стенах, он сидел на табурете посреди зала и отстреливал удирающих крыс из арбалета.

— Такое занятие куда больше пристало бы сержантам, — заметил Стефан. Он снял рубаху: даже летом в Склепе бывало зябко, тяжёлый труд разгорячил его.

— А ты предпочёл бы отмывать сёдла? — осведомился Раннульф. Арбалетные болты были разложены у него на коленях; он зарядил арбалет и взвёл курок. Стефан пошёл помогать Фелксу ван Янку и Понсу ле Брюну отодвигать от стены очередную койку.

Из образовавшейся щели брызнула дюжина тощих чёрных тел, с визгом и писком разбегаясь во все стороны. Стефан прыжками помчался на середину зала, что было весьма предусмотрительно, потому что Раннульф бил по крысам без удержу, не заботясь о том, кто окажется на линии стрельбы. Щёлкнул арбалет. Болт выхватил из крысиной стаи мохнатое чёрное тельце и швырнул его о стену. Раннульф раз за разом перезаряжал арбалет и стрелял; крысиный писк затих. Большинство крыс успело удрать, но четыре самые невезучие валялись на полу, дёргаясь и истекая кровью.

— Помоги мне! — окликнул Понс.

Стефан налёг плечом на дубовый сундук и с усилием отодвинул его от стены. За окном мелькнул силуэт человека, направлявшегося к двери склепа. Стефан разглядел, кто это, а вот Раннульф, видно, не разглядел — развернувшись к двери, он выстрелил.

Дверь распахнулась, и в тот самый миг, когда шестидюймовый стальной болт по самое оперение вонзился в деревянную притолоку, на пороге появился Жерар де Ридфор. Он хладнокровно глянул на болт, трепетавший в косяке на уровне его сердца, затем перевёл взгляд на Раннульфа.

— Прошу прощения, милорд маршал, — сказал тот.

— Ты плохо целишься, — сказал де Ридфор. — Поручи это дело стрелку поискусней; я иду к королю и хочу, чтобы ты сопровождал меня.

— Мыш, — позвал Раннульф и, вынув болт из арбалета, поднялся. — Стреляй крыс.

Он пересёк зал, взял свою куртку и вслед за де Ридфором вышел из склепа.

— Я полагал, что мы братья, — с мягким упрёком заметил маршал.

— Я же промахнулся, верно? — отозвался Раннульф.

Де Ридфор расхохотался:

— Знаешь, порой мне кажется, что в голове у тебя больше мозгов, чем я предполагал вначале.

Они прошли к конюшням, завернули за угол обширного внутреннего двора и скоро уже ехали через город к королевской цитадели.

На улице де Ридфор вновь заговорил:

— Ты хорошо развлёкся в Дамаске? Я же видел, как ты улыбался, когда ле Мен отрицал это.

— У всех нас свои пороки, — сказал Раннульф.

— Но твои пороки куда причудливей, чем у других. Ле Мена и ван Янка я понимаю. Даже л'Эль мне ясен.

Они подъехали к цитадели, и де Ридфор первым проехал в ворота. Во дворе между двумя башнями теснился караван верблюдов; носильщики снимали с них мешки и корзины, припасы для королевских кухонь. Де Ридфор первым вошёл в башню и начал подниматься по лестнице, минуя череду терпеливо ожидающих людей. Камергер объявил об их приходе без промедления.

Король рыхлой массой восседал на троне, среди бесчисленных подушек и валиков. Глаза его остекленели, распухшее бесцветное лицо казалось вываренным в кипятке. Двое тамплиеров остановились перед ним и поклонились.