Леонардо был так потрясён этим вопросом, что вздрогнул. Куан сжал его плечо, но Леонардо всё же не смог удержаться.

— Что он сказал?

Кайит Бей пожал плечами.

— Ты больше не понимаешь нашего языка?

— Почему он хочет, чтобы я убил его сына?

— Потому что тебе не гореть в геенне огненной, маэстро, — сказал калиф, словно Уссун Кассано вдруг онемел и сам не мог ответить, — и потому что это политическая необходимость... для нас и для тебя.

— Для меня?

— Думаю, смерть маэстро Боттичелли будет иметь определённые политические последствия. Разве он не посол Великолепного к Высокой Порте?

Холодок пополз по спине Леонардо, но он постарался сохранить спокойствие.

— Маэстро Боттичелли? Он друг Медичи и художник — ничего более. Зачем говорить о его смерти?

Калиф поднял руку, призывая к терпению, и кивнул Куану — тот вышел из шатра и через минуту возвратился вместе с Сандро, явно не подозревавшим об опасности. Он поклонился калифу и Уссуну Кассано и взглянул на еду, всё ещё горячую и ароматную.

— Куан, — сказал калиф, — перережь горло маэстро Боттичелли.

Куан уже обнажил скимитар и теперь прижал острое, как бритва, лезвие к горлу Сандро. Выступила кровь. Сандро остолбенел от ужаса и изумления.

— Стойте! — Леонардо вскочил. — Подождите! Зачем убивать Сандро? Что он может...

— Маэстро, можно подумать, что тебя воспитывали в гареме. Однако мне говорили, что ты прекрасно убиваешь.

— Не представляю, кто мог сказать тебе подобное, но что общего это имеет с Садро? Умоляю, владыка, пощади его!

Клинок Куана по-прежнему был у горла Боттичелли.

— Я убил бы маэстро Боттичелли просто для примера, — сухо заметил калиф, переходя на итальянский. — Чтобы побудить тебя, маэстро, исполнять мои приказы. — Он улыбнулся Леонардо и взглянул на Сандро. — Или мне надо просто отрубить тебе нос и уши? Разве не такими отсылает назад Великий Турок послов других земель?

— Не знаю, — выдавил Сандро.

— Но ты высоко ценишь Мехмеда... ты считаешь его армию непобедимой. Не это ли говорил ты моему рабу и советнику?

Куан кивнул, давая понять Сандро, что речь идёт о нём.

— Ты, кажется, доверенный посланец Мехмеда, — продолжал калиф.

— Я...

— Кто ты, маэстро? Умоляю, открой же мне, кто ты такой?

— Гражданин Флоренции, и более ничего.

— За одно это мне стоит убить тебя, — сказал Кайит Бей. Лёгкая улыбка тронула его губы, словно он пошутил или сказал каламбур. — Ибо твой великолепный друг Лоренцо торгует со своими врагами и шлёт соглядатаев, подобных тебе, сеять вражду меж своих союзников. — Он повернулся к Леонардо.

— Пощади его, великий государь! Я сделаю как ты велишь.

Но Кайит Бей поднял руку; опусти он её — и Куан наверняка перережет Сандро горло.

— Я сделаю всё, что ты повелишь, Владыка Миров! — умоляюще проговорил Леонардо.

Калиф улыбнулся и сказал Куану:

— Думаю, наш гость маэстро Боттичелли голоден.

Куан отвёл меч, но Сандро не пошевелился. Он посмотрел на Леонардо, и тот в ответ успокаивающе кивнул.

— Позови моих генералов, — продолжал калиф, — и спроси, не окажут ли они мне честь отобедать тем, что осталось от нашего пиршества?

Куан исполнил как было велено.

— Когда они закончат, — сказал калиф Уссуну Кассано, — будут игры в твою честь... и некий приятный сюрприз.

Но персидский царь словно не расслышал его. С силой впиваясь губами в янтарный мундштук четырёхфутовой вызолоченной серебряной трубки, он смотрел прямо перед собой, словно видел нечто недоступное другим.

— Если ты потерпишь неудачу, — сказал он Леонардо, — я сам убью тебя. Медленно и мучительно. — Голос его был низким и суровым, а широко раскрытые глаза — глаза мечтателя — не выражали ничего. Они были подобны прогоревшим кострам: серые, как зола, и мёртвые. — Ты должен убить моего сына быстро и милосердно.

Перс взглянул на Кайит Бея, который кивнул, словно подтверждая их договор вместе биться с турком, и сказал:

— Bi-smi-lla.

Что означало: «Во имя Аллаха».

Леонардо отыскал Куана у сухого русла реки — он готовил большую чалую кобылу для furussiyya — военной игры. Поблизости упражнялись с копьями несколько сотен человек, в основном — гвардейцы Уссуна Кассано. Куан подгонял по своей лошади персидскую сбрую — лёгкое седло, уздечку и короткие железные стремена, что должно было дать ему возможность лучше управлять лошадью.