Знали ли штурмовики, кто обороняет высоту? Да, знали: 332-й полк 197-й немецкой пехотной дивизии. Касательно офицеров этого полка, участвовавших в ноябре 41-го в пытках и казне партизанки Зои Космодемьянской, существовал приказ самого Верховного Главнокомандующего: в плен их, сволочей, не брать.

…Сигнал к атаке прозвучал душной августовской ночью, перед самым рассветом. «Отомстим за Зою!» — призвал бойцов замполит, и бригада ринулась вперед. Ну а когда до вражеской траншеи оставалось всего ничего, ночь разорвали фашистские пулеметы. Первую цепь атакующих они скосили полностью.

Упал и Иван Громак. Но только для того, чтобы прицелиться из противотанкового ружья. И после выстрела заметил, как над бруствером немецкой траншеи подпрыгнула каска и пулемет, на который наводил ружье бронебойщик, замолк — был убит Иваном пулеметчик. Но в тот же момент ударила пушка справа. Иван снова нажал на спусковой крючок.

Замолкла и пушка. А тут… прямо на Ивана летит немецкая граната Не растерявшись, Иван хватает ее и швыряет — в качестве сдачи, назад, фашистам, и волна атаки вносит бойца во вражеский окоп.

А вот как дальнейшее опишет в стихотворении «Иван Громак» Александр Твардовский:

«Минутам счет, секундам счет,

Налет притихнул рьяный.

А немцы — вот они — в обход

Позиции Ивана.

Ползут, хотят забрать живьем.

Ползут, скажи на милость.

Отвага тоже: впятером

На одного решились.

Вот — на бросок гранаты враг,

Громак его гранатой,

Вот рядом двое. Что ж Громак?

Громак — давай лопатой».

Тут я внесу важное уточнение: саперной лопаткой отличавшийся недюжинной силой Иван Громак укокошил одного фашиста, а второго — офицера, просто-напросто… задушил руками. Вот что по сему поводу записано в наградном листе, заполненном после боя на Ивана Громака командиром батальона: «Исключительную отвагу и беззаветную храбрость проявил 28 августа 1943 года при штурме высоты 244,3. Ведя огонь из ПТР, подавил пулеметную точку противника. Подобрался на 100 метров к противотанковой пушке противника и вывел ее огнем ПТР из строя. Офицер фашистский бросил в него гранату. Поймав ее на лету, бросил обратно, а также и свою гранату, уничтожив трех солдат противника. Когда осколками снаряда его ПТР было разбито, он в рукопашной схватке задушил вражеского офицера. Будучи при этом тяжело ранен, лопатой раскроил череп еще одному немцу».

В точности, таким образом, выполнив указание Верховного Главнокомандующего, категорически рекомендовавшего в живых фашистов-сволочей из 197-й пехотной дивизии не оставлять, сапер-душитель [между прочим, на момент атаки на фашистские позиции ему только-только исполнилось 18 лет], заметив на боку у притихшего немца полевой планшет, снял его. И тут за спиной рванула очередная граната…

В себя Иван пришел в медсанбате. Осмотрелся — нет планшета. Спросил медсестру. «Забрали в штаб бригады, — сказала она. — Там какие-то фотографии».

Мало ли фотографий немцы таскают с собой? — пожал плечами Громак и выбросил из головы мысли о планшете.

В штабе же бригады содержимым планшета были шокированы: удушенный Громаком фашистский офицер непонятно почему носил с собой фотографии… казни Зои Космодемьянской. Пять из них 27 октября 1943 года опубликовала «Правда» — о очередном очерке Петра Лидова. «Части энского соединения, — уведомляла газета, — добивают в ожесточенных боях остатки 197-й немецкой пехотной дивизии, офицеры и солдаты которой в ноябре 1941 года замучили отважную партизанку Зою Космодемьянскую».

Сам Громак узнал, кого убил на высоте 244,3, лишь через двадцать два года: боевые друзья считали Ивана погибшим. Даже пометка в штабных бумагах была сделана о месте его захоронения — в братской могиле у деревни Потапово, возле которой штурмовики и вели бой в августе 43-го.

Но не случайно отметил в стихотворении о нем Твардовский: «Громак живучий малый».

Ему Москва салютовала

Иван Громак выжил. Вытащили хирурги из тела 18-летнего бойца-штурмовика многочисленные осколки, зарубцевались раны — и Иван отбыл на фронт, получив направление в танковые войска. Механиком-водителем «Т-34» он и закончит войну в Берлине, имея на личном счету 280 танковых атак и рейдов по тылам противника. А потом будет Москва — парад Победы. Иван Громак примет участие в нем в составе сводной колонны бойцов, несущих по Красной площади знамена поверженных фашистских войск. Иван пронесет и швырнет к Мавзолею знамя танковой дивизии СС «Великая Германия». В Белоруссии, между прочим, танк Громака поджег «Тигр» из этой дивизии, на стволе которого было 18 колец — столько, значит, побед одержали танкисты-эсэсовцы до встречи с «тридцатьчетверкой».

А вот наград у победителя, скрывавшего под гимнастеркой тельняшку [в память о службе юнгой на крейсере «Красный Октябрь»], в мае 45-го не будет совсем. Боевые награды за дважды раненым Громаком, дважды тяжело контуженным, дважды похороненным заживо [представляю, что пережила мать Ивана, получив на него две похоронки], девять раз горевшим в танке просто-напросто не поспевали. Только в октябре 47-го Ивану вручат сразу два ордена, включая орден Боевого Красного Знамени, которым рядовых бойцов награждали крайне редко, и три медали. А к наградам присовокупят книгу Твардовского со стихотворением «Иван Громак». Осенью 43-го поэт это стихотворение закончил такими словами: «Москвы не видел, но ему Москва салютовала».

Громаку, значит.

По воспоминаниям капитана первого ранга Валерия Громака, все, кто знал его отца, отмечали в нем обостренное чувство справедливости.

Видя, что все, созданное тяжким людским трудом, стало постепенно приходить в запустение, Иван Григорьевич спрашивал себя: «За что ж я воевал?» И не находил ответа. Не жаловал он и власть, возмущался мизерной пенсией. И не принял орден «За мужество», которым его в 1999 году наградил президент Леонид Кучма. А когда в местном техникуме оказалась никому не нужной комната боевой славы 1-й штурмовой комсомольской бригады, забрал все материалы.