Теперь же замки на дверях в Фезербридже есть у всех. И этот страх пришел к ним в одночасье. В один из мартовских вечеров они все разом осознали, что жить опасно. Тут же начали укреплять двери и окна. Теперь в каждом мужчине они видели террориста, а каждая женщина опасалась киллера.

С наступлением ночи кухня Гейл, казалось, съеживалась до размеров нескольких метров. В углах вырисовывались таинственные тени. Гейл посмотрела на свои записи, разложенные на столе. В течение ближайших нескольких месяцев работа требовала от нее погружения в историю корабля «Алабама» и жизнь адмирала Семменса, пиратствующего во благо Конфедерации. Сейчас это кажется чем-то ужасным. Как будто есть разница между тем, что давным-давно творили пираты ради неправого дела, и просто убийством сегодня. Например, таким, какое совершил ее муж. Она начала быстро собирать бумаги. «Меня никто не обвинит, что изменила своей родине, — думала она. — Родившись в стране, где горящие кресты и качающиеся на виселицах «странные плоды» являлись чуть ли не делом чести, я вышла замуж за человека такой же чести».

Напротив, через стол, Кэти Пру отказалась от томатного супа в пользу более творческой деятельности. Она отложила свой фломастер и протянула Гейл листок.

— Смотри, мама. Я закончила.

Гейл взяла у дочки листок и поднесла к свету.

— Чудесно, Кэти Пру! А ты можешь мне рассказать, что это такое?

Снова эти взрослые со своим: «А что это такое?», но Кэти Пру к недостаткам своей мамы была снисходительной. Она наклонилась и ткнула пухленьким пальчиком.

— Здесь же Мария, Иосиф и маленький Иисус. Видишь? А это ослик.

— Да, деточка, теперь вижу. Очень хорошо.

И действительно, рисунок был выполнен голубым, пурпурным и красным фломастерами. И все фигуры были узнаваемыми — Иосиф удлиненный и с посохом, маленький Христос округлый и улыбался, а Мария стояла на коленях, у нее был круглый живот, она раскинула руки с растопыренными пальцами. Она одновременно молилась и восторгалась.

Гейл почувствовала, что у нее защемило в горле. Какая счастливая троица, благословленная ангелами, обожествленная царями! Никакой там родильной палаты, незнакомых людей в стерильных перчатках. Они везли Гейл по коридору и заключили ее ноги в холодные металлическое оковы. Никакой сестры, повторяющей снова и снова: «Ну, напрягайтесь, напрягайтесь! Держите мою руку и напрягайтесь. Все хорошо, все хорошо…», а Гейл в это время слышала свой голос. Она кричала, она звала Тома, она умоляла его вернуться к ней, к жизни и остановить этот кошмар.

Аниза предлагала ей потренироваться перед родами. Даже бабушка позвонила из Джорджии и предложила оливковую ветку — она помогает. Но Гейл отказывалась. Она надеялась увидеть то, что увидел Том, когда умирал. Хотела пройти через все это.

Кэти Пру шла по родильному каналу личиком вверх. «Ваш ребенок идет личиком к солнышку, — сказала ей сестра. — Ваш ребенок хочет видеть небо». Но тут же возникли проблемы. Плод не двигался. Неспособный преодолеть костлявый таз матери, он встал в родильном канале больше, чем на час. От боли Гейл теряла сознание.

— Дай-ка мне назад, мама, — сказала Кэти Пру, беря у Гейл листок, — я забыла.

Кэти Пру взяла из корзинки, где лежали нарезанные кусочки цветной бумаги, розовый фломастер и изобразила вверху листка большую загогулину.

— Звезда, — объявила она. — Вифлеемская звезда.

— Правильно, доченька, — похвалила Гейл. — Это Вифлеемская звезда, без всякого сомнения.

Кэти Пру еще раз просмотрела свою работу. Волосы свесились вперед, и она нетерпеливо отбросила их назад. Темные волосы, темные глаза. В ее дочери ничего нет от Тома. Это дочь Гейл. Даже темперамент — упрямая, шаловливая, впечатлительная. Гейл в ее годы, наверное, была такой же. Почувствовав знакомый укол в груди, она взлохматила волосы Кэти Пру.

Ты растворилась во мне, и это называется счастьем.

Ты растворилась во мне, и я стал совсем другим.

Гейл поежилась. Тепло из кухни постепенно уходило. Первый год жизни в Фезербридже она была по-настоящему счастлива. Сейчас Гейл думала, что следовало тогда подойти к Тому, протянуть к нему руки и поблагодарить за то, что он привез ее сюда и создал для нее здесь идеальную жизнь. А как были внимательны к Гейл жители Фезербриджа! Том посмеивался над тем, что они считают загадочной эту застенчивую иностранку с мягким выговором, приехавшую из каких-то экзотических краев. «Для них Юг — это магнолии и Ретт Батлер, — говорил Том. — Но, когда ты говоришь, что родом из Атланты, они думают, что ты имеешь в виду Атлантик-Сити — дощатые настилы для прогулок по пляжу и казино. И они в замешательстве».

То, что в конце концов ее признали своей, Гейл не очень удивило. Так и должно было случиться. Она историк и хорошо знала сельские нравы: любой иностранец — это всегда иностранец, а в любой загадке всегда таится угроза.

Кэти Пру достала из корзинки зеленый фломастер и начала испещрять страницу точками.

— Светлячки, — пояснила она. — Светлячки и ангелы.

Кэти Пру в жизни не видела ни тех, ни других. Гейл улыбнулась и коснулась руки дочери: «Боже, как хорошо, что у меня есть Кэти Пру!»

А сейчас? Как пройти через смерть Лизы? Как пережить это? Она вспомнила детективов в своей гостиной, таких надменных, самоуверенных.

«Пошли они ко всем чертям!» — подумала Гейл.

Хэлфорд стоял у дверей гостиницы с полным пансионом, где им предстояло жить. Она располагалась недалеко от Главной улицы. В течение всего послеобеденного времени непрерывно разрушался миф о чудесном сотрудничестве Скотланд-Ярда и местных полицейских управлений. Добрых полчаса ему пришлось уговаривать по телефону инспектора Роуна — сначала уговаривать, потом чуть ли не обхаживать и, наконец, ругаться, чтобы он выделил людей и оборудовал для них комнаты в помещении местного Центра отдыха. Этого требовали недавно открывшиеся обстоятельства. В полицейском участке городка была всего лишь одна комната и три телефона, а этого для поиска «м-ра Э», который предполагал организовать Хэлфорд в пределах всего графства, недостаточно. В конце концов ему пришлось — через голову Роуна, и тем самым окончательно испортив с ним отношения, — обратиться к начальнику полицейского управления Хэмпшира. Он также позвонил своему шефу Чендлеру и доложил результаты проделанной работы.