Конечно, Мауре следовало скрывать свои чувства, но это было выше ее сил. Тимбрук неожиданно улыбнулся и посторонился.

— Боже мой, детектив, вы уже меня ненавидите. Между прочим, давать мне об этом знать — не очень профессионально. А с другой стороны, такая искренность в полицейском подкупает. Уверен, мы подружимся. Входите.

Она пошла вперед, но на пороге комнаты внезапно остановилась. Маура была уверена, что если бы ее зубы сейчас не были крепко стиснуты, то нижняя челюсть обязательно бы отвисла. Все пространство в доме занимала мастерская. Где-то в углу помещалась маленькая кухня и у дальней стены место для сна. Но не это, конечно, поразило Мауру, а цвет, вернее цвета. Все стены и большую часть пола занимали витражи. Они свисали даже с потолка. Проникающий из окна зимний свет создавал на белых стенах комнаты настоящую фантасмагорию красок — светло-вишневая, изумрудная, сапфировая… Потрясающе!

— Забавно, не правда ли? Даже меня это иногда поражает, — тихо сказал Тимбрук.

Маура инстинктивно сделала шаг назад. С этим художником еще надо разобраться: непростой это человек.

У длинной западной стены она вдруг увидела что-то знакомое. К деревянной раме был прислонен витраж церкви св. Мартина. Разумеется, это был новый витраж, плод мастерства Тимбрука. Старый она в последний раз видела в церкви, прямо перед ним покончил собой Том Грейсон: тело, распростертое под алтарем, и цветные стеклышки, покрывающие его, как конфетти. И вот теперь этот витраж стоял здесь в полном порядке. Богоматерь и младенец Христос, тогда разделенные пулей, блаженно глядели друг на друга.

Маура была в восторге.

— Это феноменально! И живопись, и цвета… Я бы не смогла отличить этот витраж от прежнего.

Тимбрук прищелкнул языком.

— Значит, стоило постараться, как вы считаете?

Маура оглядела комнату. Верстаки покрывали кусочки цветного стекла. Они были похожи на детали детских головоломок. На небольшом столике лежали яркие, наполовину законченные наброски, выполненные цветными карандашами. Кругом кисти, краски и прочее. Восточную стену занимали большие стекла и ящики с графитом. В углу располагались две небольшие печи для обжига.

— Ваши работы чудесные, — произнесла Маура, поворачиваясь к нему. — Вы делаете несколько вещей одновременно?

Тимбрук посмотрел на нее с притворным ужасом.

— Несколько одновременно? Мой дорогой детектив, разве у меня конвейер? Я же творю. Мои глаза и руки получают это прямо от Господа.

Тимбрук поднял руку с забинтованными пальцами. В этот момент он был похож на актера, пытающегося спасти своей игрой очень плохую пьесу. Наклонив голову, Кристиан смотрел на Мауру с такой тревогой, что та громко рассмеялась. Его лицо смягчилось, голубые глаза блеснули.

— Детектив Рамсден изволили рассмеяться. Может быть, они также и присядут.

Он указал на единственный приличный предмет мебели, массивный плюшевый диван. На нем вполне могли усесться семеро и не меньше троих лечь спать. Перед диваном стоял железный стол, ширины которого хватало только на то, чтобы там разместились грязная чашка с блюдцем.

Маура села на край дивана и извлекла ручку с блокнотом. Сейчас она немного расслабилась, но этот человек, с которым предстояло беседовать, ее настораживал. Тимбрук легко опустился рядом, вытянул ноги под стол и начал тихонько покачивать его тонкую ножку.

— Итак, детектив, я полагаю, вы хотите знать о моих передвижениях в то утро, когда Лизы не стало.

Она раскрыла блокнот и отбросила за ухо прядь волос.

— Скажем, с девяти и до полудня.

— Это для меня не вопрос. Я в точности помню, чем занимался. Собственно говоря, тут и забыть нечего. Я был здесь, как, впрочем, и каждое утро. Большую часть работы я выполняю до двух — в это время самое хорошее освещение. И даже, если оно не особенно необходимо для работы, все равно солнце меня вдохновляет. Раньше восьми я не встаю — вернее, такое бывает, но редко, и обычно начинаю работать в девять. Именно так все было и в ту субботу. Я работал не переставая до одиннадцати тридцати, а затем сделал перерыв. Собирался уже выйти — надо было кое-что купить, — но тут позвонила Хелен Пейн с сообщением о смерти Лизы, и я никуда не пошел.

— Во сколько она позвонила?

— О… наверное, где-то около полудня.

— И что она вам сообщила?

— Что ей позвонила Гейл Грейсон и сказала, что Лиза попала в аварию на велосипеде и погибла. Сломала шею. Ну а потом пошли всякие «охи» и «ахи». Вот и все.

Маура внимательно посмотрела на него.

— Что за «охи» и «ахи»?

Кристиан пригладил волосы.

— О, ну всякое такое: она не может в это поверить; только вчера, в пятницу, она видела Лизу; что же будут делать бедные Эдгар и Брайан. Ну, в общем, все в таком вот духе.

— Мисс Пейн сказала, что Лиза сломала себе шею?

— Она пересказала слова Гейл. А откуда та об этом узнала, понятия не имею. Я ничего не уточнял. Авария с велосипедом, сломанная шея. Мне это без разницы.

— А не считая телефонного звонка мисс Пейн, кто-нибудь еще в субботу утром видел вас или говорил с вами?

— Нет. Кроме Хелен, меня никто не беспокоил. И в этом нет ничего необычного. Большинство соседей вокруг знают, что до двух мне звонить нельзя. Я вообще могу за целый день не встретиться ни с одним человеком.