Шрифт:
– Замри! – крикнул Панфилыч. – Удар! Замри!
Удар и не думал рвать добычу. Уж сколько палок обломано о бока – можно и наизусть выучить: найди – отдай!
Соболь оказался редчайший, темный как ночь, с голубоватой сияющей волнистой подпушью, на семьдесят пять рублей по шунгулешским ценам.
Обычно здесь соболь светлый, рыжий и дешевый, хоть и много его. Цвета распределяются приблизительно так: шесть раз меховой, три раза воротовой, один раз темно-воротовой, а вот такой красавец-головка – один из сотни, а то, считай, и из двух сотен не прибежит. Головка головке рознь. Еще пару таких, и сравняться с Михаилом можно. Уж поахает, поахает.
4
В этот день Михаил тоже гнал соболя. Только начал плашки сторожить, как собаки подхватили ночной длинный след, уж после обеда где-то.
Далеко забежали собаки – шел, шел к ним, пока голос услышал, да на голос сколько идти пришлось. Добыл соболя уж к вечеру, изрубил одну колоду чуть не в щепки, а соболь – под другую, да оттуда в третью, в дупло! Собаки упустили!
Выкуривал куском дымной шашки, остаток был. Торопиться надо было на ночевку, а он вошкался с соболенком.
Михаил ругал соболя и собак почем зря, жалко было и шашку, и термитную спичку: по большому знакомству старшина с полигона принес – остаются там неиспользованные.
Заловили соболька кое-как, замучили бедного.
В вонючей саже с головы до ног, с порванной штаниной, ободранным о сучок коленом, сунув добытого соболя в карман, побежал Михаил искать лыжи, где их бросил, а оттуда – в зимовье, стараясь прямить путь, а в зимовье холодном, при свете коптилки, где-то уже к полночи, разглядел Михаил, что цвет у соболя подло рыжий, а стрелял в темноте, сблизи, разорвал чуть не пополам, да еще собаки, стараясь помочь побыстрее, чуть не напрочь откусили соболю голову, и теперь там лоскут оторван, да еще от сажи его стирать не отстирать! Возни сколько! Пошел день общим счетом за пятерку.
5
На обратном пути с круга в зимовье Петр Панфилыч Ухалов шел уже едва-едва, присаживался на пеньки.
От усталости в нем несмотря на удачу, нарастало какое-то раздражение. Он вспомнил, как нынче напрасно совсем поссорился с охотоведом Балаем. Надо было, конечно, взять свое, пусть паренек знает, что с Панфилычем не стоит связываться: в дерьме вымажет, если сам съесть не сможет.
Дело было с северным оленем. Ухалов с Мишей Ельменевым, пользуясь поблажками, какие добывал Ухалов своим особым положением, всегда получали задание на северного оленя. Промхоз нанимает на эту охоту вертолет. Бригаду – Панфилыча и Мишу – завозят и вывозят, нужно только убить и мясо к площадке стаскать. Считается, что добывать северного оленя сложно. Панфилыч это мнение всячески раздувает и поддерживает.
Мало знают северного оленя шунгулешские охотники, навострившиеся на лосях, изюбрах, косулях и кабарожках. А что олень? Охота, как и всякая другая: в нужное время в нужном месте точно стрелять.
Хороший куш – две тысячи рублей за неделю – не хохотушки. Нынче чуть не сорвалось дело, если бы Панфилыч не полаялся с охотоведом, не прижал бы его через власти.
Охотовед же знает эту охоту и подговорил каких-то транспортных начальников, мол, заработаете, ребята! Простая вещь, он из них бригаду оформляет: забросит, вытащит, поохотятся, заработают. И всем хорошо!
На этих трех охотников охотовед и отложил половину лицензий. Транспорт ему нужен, понятно! Вертится перед ими и так и эдак. Пойми мол, Петр Панфилыч, люди-то нужные!
Ну, это ты сам как-нибудь, мы свое дело знаем. Пошел Панфилыч куда надо, пожаловался, попросил заступиться за простых охотников, которые трудящие передовики!
Кто же не заступится: с одной стороны – обиженная простота неграмотная, с другой – высшее образование.
Охотовед, конечно, не ожидал такой подлости.
Панфилыч знал всегда, к кому пойти жаловаться: к кому – на охотоведа, к кому – па директора, к кому – и на тех и на других вместе, и на третьих…
Позвонили из райкома, охотовед отдал лицензии Панфилычу, но, что и плохо-то, слова не сказал, не грозился, не ругался, не материл.
Погрозись он – потом ему и руки связаны: травит, мол, из личной ненависти, за критику. Видно, ушлый малый. Такого берегчись надо. Отдал и посмотрел с умом. А что он, дурак – с простым охотником на глазах у начальства воевать?! С передовиком тем более. Да и сложное это дело, между прочим, кто понимает. Что с него взять, с охотника? В должности не понизишь.
Панфилыч все это понимает, для него это как шашки! С правды, говорят про него, живет, неправду поддаивает. А что? Кто сгребет – тот и уведет, если по-нашему, по-простому.
Ну и другой стороной тоже умеет ударить. Встанет на собрании, медленно, внушительно: «В нашей Советской стране! При Советской-то власти, передовиков зажимать? Простых охотников? Разве так велит нам, значит, партия и правительство, чтобы передовых зажимать, а лентяям блага? Если, значит, ход этому делу дать, нас по головке партия и правительство не погладят! Кое-кто думает, мол, закон – тайга, прокурор – медведь? Не выйдет, товарищи!»