— О, государь, как мы благодарны вам за столь высокую честь, — заговорила наконец Софья, делая изящно книксен.

Лефорт перевёл её слова. Пётр смущённо пробормотал:

— Я не могу говорить.

Но находчивый Франц Яковлевич перевёл, что герр Питер тоже безмерно счастлив видеть таких прекрасных дам. Однако ни Пётр, ни курфюрстины не поверили переводу, поскольку он оказался раза в три-четыре длиннее царской фразы.

— Франц, не ври, — сказал сквозь зубы Пётр.

— Что ты, Питер, разве я посмею.

Лишь принцессы тактично промолчали о своей догадке.

— Прошу, ваше величество, разделить с нами скромный ужин, — пригласила Софья гостя к столу.

С двух сторон возле Петра сели Софья и Шарлотта. Он чувствовал на себе их любопытствующие взгляды, оттого сильно стеснялся и даже краснел, и от некоего волнения голова его дёргалась чаще, а лицо время от времени искажала невольная гримаса.

Говорила в основном Софья:

— Ваше величество, как вам показалась наша страна?

— Франц, скажи им, пусть называют меня просто герр Питер. Ваша страна прекрасна, я ей очарован, принцесса.

— Чем она понравилась вам, герр Питер?

— О-о, у вас есть море, прекрасные корабли, заводы. А какие у вас мастера!

Меж тем по знаку Софьи лакеи стали разливать по кубкам вино, принесли жаркое и начали раскладывать его по тарелкам. С лакеями курфюрстина объяснялась лишь знаками, не произнося в их сторону ни одного слова. Она была всецело поглощена высоким гостем.

Выпив вина и приступив к жаркому, Пётр наконец обрёл свойственную ему естественность, ел с аппетитом и довольно шумно, не обращая внимания на Лефорта, который знаками пытался объяснить Петру, для чего возле его прибора лежит салфетка. Франц тыкал себя в грудь, прикрытую салфеткой, призывая Петра сделать то же. Но где там!

— Скажите, герр Питер, я слышала, что вы берётесь за всякую чёрную работу. Для чего это?

— Милая принцесса, — улыбнулся Пётр, действительно находя свою собеседницу милой. — Я хочу образовать свой народ, научить новым ремёслам, профессиям и потому должен уметь всё. Понимаете? Всё сам.

— И вы умеете?

— Да. Не всё, конечно, но многое. На море, например, я могу делать всё от юнги до капитана. Я знаю корабли от киля до клотика, от форштевня до ахтерштевня. Я могу плотничать, токарничать, конопатить, смолить, красить, класть стену, печь, рубить дом, стрелять из пушек и мортир. Разве это плохо?

— Но, герр Питер, вы же государь, это не ваше дело. Есть на то подданные.

— Нет, милая курфюрстина, я должен являть своим подданным пример в любой работе. Только так я смогу вытащить мою страну из нищеты и темноты.

— А достанет сил?

— А почему бы и нет, — засмеялся Пётр и, взяв со стола серебряную тарелку, свернул её в трубку. — Пока есть, как видите.

— Поразительно! — воскликнула Шарлотта.

С немым восторгом смотрел на Петра юный Георг, как всякий мальчишка, уважающий настоящую силу. И тихонько под столом тужился скрутить, согнуть ложку.

— Но что вы более всего любите, герр Питер?

— Конечно, море, — не задумываясь, ответил Пётр. — Но у меня его, увы, мало, да и то за него воевать приходится, поневоле начнёшь учиться стрелять.

— Ну кроме моря что? Охоту, музыку?

— Нет. Охоту мой отец любил, я к ней равнодушен. А музыка? Как сказать? Когда повеселиться, подвыпив крепко, тогда и музыка годится.

— Тогда давайте выпьем ещё, герр Питер, — неожиданно предложила сама Софья.

— С удовольствием, милая принцесса. За ваше здоровье.

После этого все присутствующие выпили за здоровье хозяйки, а Пётр ревниво следил, чтоб все выпивали до дна. И сделать это даже принцесс заставил:

— Попрошу зла не оставлять.

Шарлотта, до того более помалкивавшая, предоставив возможность матери вести разговор, неожиданно попросила:

— Герр Питер, покажите, пожалуйста, ваши руки.

Пётр с удовольствием протянул ей руки ладонями вверх.

— Пожалуйста, милая курфюрстина.

Шарлотта потрогала белым пальчиком мозоли, ставшие давно твёрдыми и коричневыми. Софья тоже потрогала их.

— А я, — неожиданно подала свой тоненький голосок Доротея.

— О-о, милое дитя. — Пётр вскочил с места, подошёл к девочке, неожиданно схватил её за головку, прижав ладонями уши, приподнял и поцеловал и, засмеявшись, молвил: — Ах, жаль мой сынишка мал ещё. А то б всенепременно сосватал за него это сокровище. («Сокровище» сердито поправляло сбитую царём причёску).