Выбравшись за городские ворота, Олег оказался на заснеженном поле. Вдали темнел Чёрный лес, не хоженный новгородцами, пристанище лихих людей, воровских ватаг, какие зимой искали прибежища в посадах у гулящих девок.

Чёрный лес с болотами, весенними разливами, с дурманящим запахом и зелёными кочками, плывунами да трясинами. Стоячие воды щетинятся травами. Туда новгородцы за грибами да ягодами и то остерегаются ходить.

С весны до морозов эти глухие и обманчивые леса и болота надёжно защищают Новгород от врагов. Но случалось, что в лесах скапливалось по нескольку сотен ватажников, и их атаманы даже пробовали взять Новгород. В последний раз такое вышло при Рюрике. Толпа человек в триста подступила к стенам. Предводительствуемые своими отчаянными атаманами, они кинулись на приступ. Рюрик вывел дружину и на этом поле разбил ватажников. Часть их бежала в леса, иных изловили и продали в рабство проплывавшим купцам, а убитых и казнённых зарыли здесь же, на поле...

Сопровождавший конунга гридень подал голос:

— Никак, едет кто-то!

Олег всмотрелся. С верховья к Новгороду катило несколько саней.

— Узнай кто.

Гридень пустил коня вскачь и вскорости воротился.

— Ушкуйники с Ладоги!

Олег подождал, пока поезд подъедет. Одни за другими трое саней подкатили, остановились. В дальнем пути кони притомились, от потных крупов валил пар. С передних саней соскочил крупный парень в овчинном тулупе и волчьей шапке, поклонился. Олег спросил:

— Откуда путь держите, добрые молодцы?

— С Ладоги, князь. Славу Новгороду добывали.

— Как кличут и чей ты сын?

Парень ответил с достоинством:

— Отец Ивашкой кликал, а матушка Иванушкой.

— А кто твой отец?

— Кончанский староста Плотницкого конца Доброгост. Третье лето я не бывал дома.

— Ты, зрю, молодец, Ивашка, силой не обделён и смёткой не обижен. Езжай к отцу, а как надумаешь, приходи в Детинец, я для тебя дело сыщу.

Сани тронулись, и Ивашка на ходу завалился в них.

Изба у Доброгоста крепкая, рубленная в два яруса, сам ставил. И хозяйство у него другим на зависть. Вот только детьми обижен: один сын, и тот редко дома живёт, ушкуйничает. Но то не в осуждение: дело молодое. Бывало, нет Ивашки лето, другое, и вестей от него никаких, а у Доброгоста мысли всякие.

А нынче вернулся Ивашка и сразу объявил: хватит ушкуйничать, — и тем несказанно порадовал Доброгоста. Была у него мечта — передать сыну плотницкое умение. Но едва Доброгост о том речь повёл, как Ивашка заявил: он-де к плотницкому делу желания не имеет, а вот конунг звал его к себе в дружину.

Однако чему Олег парня научить мог, разве что мечом махать. Так новгородцу к тому не привыкать: едва застучит било, а в Детинце бирючи [51] ударят в барабан, сзывая рать, как люд уже берётся за топоры с длинными топорищами. А вот быть плотником добрым не всякому дадено. Доброгосту, чтоб в старосты кончанские выбиться, годы потребовались, и делом надо было заслужить уважение. Доброгостовы помощники нынче в Плотницком конце люди известные. Потому и обидно мастеру, что не принял сын отцовскую науку.

Такие мысли у Доброгоста, у Ивашки же иное в голове. Человек он непоседливый, нрава весёлого и хоть мало прожил на свете, но дорог исходил множество, где сушей, где водой. Отличным кормчим слыл у ушкуйников, силушке приложение искал.

Вернувшись домой, в первые дни нарубил он огромную поленницу дров. Парень здоровый, в самом соку, топором махал легко, играючи. Доброгост только радовался: эка выбухал! Однако замечать начал: томится сын, видать, скучает по вольной жизни. И не выдержал, махнул рукой:

— Иди, Ивашка, в Детинец, коли князь зовёт.

Месяц березозол [52] небо последнее выметает. Выпадет снег ночью, днём солнце пригреет — и он стает. Коркой покрываются сугробы, на глазах оседают, а из-под них ручьи выбиваются, журчат, да так звонко, словно разноголосая музыка играет.

Лед на Волхове и Ильмене посинел, сделался рыхлым, того и гляди, начнёт трескаться, зашевелится. Уже редко какие рыбаки осмеливались выбираться на подлёдный лов. Однако Ивашка с товарищами рискнули. Заложили сани, отъехали за версту вниз по Волхову, сани на берегу оставили, а сами, взвалив на плечи сети и плетённые из тростника корзины, двинулись на середину Волхова.

Осмотрелся Ивашка — по всему видать, здесь должна быть рыба на глубине. Мокрый лёд рубился легко, разлетались с блеском куски, брызгала водяная пыль. Вот одна полынья готова, принялись за другую.

А к первой уже рыба подошла вздохнуть. От полыньи пахнуло холодом. Ивашка с товарищами завели сети, потянули, а когда выволокли их и схлынула вода, на льду забилась рыба...

К вечеру выбрались на берег, погрузили корзины на сани, сети уложили, тронулись в обратный путь. А когда подъезжали к Новгороду, по Волхову пошёл треск, да такой оглушительный, ровно гром грянул.