Шрифт:
Олег согласен с Рюриком: новгородцы не приняли бы викингов, изгнали их из города, если бы они ограбили городскую казну. Силой в Новгороде не усидишь.
И ещё Олег думал, что, когда он пойдёт вниз по Днепру, ему придётся поклониться старостам, и тогда люд новгородский позволит открыть пушные склады и выделит серебра и золота, сколько потребуется для похода...
Славен Новгород, крепки его обычаи, и Олег не нарушал их. Новгород стал ему опорой во всех его замыслах.
Уплыл ярл Вукол, и не осталось с Олегом варягов. Отчалили от пристани оба драккара утром, ещё до восхода солнца, но Олег даже не вышел провожать их: болела душа. Викинги — вот последнее, что связывало его с родной Упландией. Отныне у причалов покачивались лишь насады, расшивы, ладьи да корабли гостей иноземных, а в дружине одни русичи. Скальды [58] , слагавшие саги о подвигах викингов, и те покинули Новгород. Но о том Олег не жалеет: с ним славяне-гусляры, и они восславят подвиги и храбрость дружины их князя.
58
Скальд — древнескандинавский поэт-певец.
Утром пришёл Ратибор. Олег был мрачен, хмурился. Воевода подсел к нему, сказал:
— Конунг, ты мог уйти с ними, но ты остался, и мы верили тебе. И мы не ошиблись. Так верь и ты нам. Пусть душа твоя возрадуется, как возрадовался бы и конунг Рюрик, окажись он на твоём месте. Ты был конунгом для викингов, конунгом величали тебя и мы, но отныне ты наш князь, и знай: дружина русичей всегда с тобой, куда бы ты нас ни повёл...
А ночью Олег снова увидел отца, викинга Густава. Но уже не одного, а с Рюриком, и они говорили ему о том же, о чём сказывал и Ратибор. И ещё отец заметил: «С тобой славяне, сын, и по-иному быть не могло, ибо ты задумал построить государство славянское. А что тебя покинули викинги, значит, так Вотану угодно. Принимай всё, как есть...»
С уходом варягов люд новгородский собрался на капище и, окропив жертвенный огонь кровью быка, воздал должное Перуну.
Ивашка Неревский конец теперь стороной обходил, особенно избу пирожницы, а на торжище в калачный ряд и ногой не ступал, остерегался окаянной бабы: что ей стоит в краску вогнать?
Но иногда Ивашку, ровно кота блудливого, подмывало заглянуть к ней в избу, да остерегался: ну как она его, что мальчишку, за уши выдерет, грозила-то...
С того дня, как купил Олег Ивашке свейскую броню, забрал он его в Детинец в дружину и всё больше при себе держал. Видать, приглянулся ему парень и силой и хваткой. Может, напоминал Олегу, каким тот сам был в отрочестве.
Привечая Ивашку, Олег и не думал, что тем входил в доверие к Доброгосту и через него к другим кончанским старостам и знати новгородской.
— Не по крови варяжской Олега судить будем, а по делам, — говорил Доброгост. — Нынче он Новгороду служит.
Старосты кончанские с ним соглашались, поддакивали:
— Да, по всему видать, не на день, а навсегда князь с нами. Не с оглядкой на прошлое живёт...
Однажды Ивашка привёл в княжьи хоромы мальчика лет семи, вихрастого, босого, в рваных холщовых портах и латаной рубахе. Олег в недоумении посмотрел на него, потом перевёл глаза на Ивашку:
— Чем он тебе приглянулся?
— Ты послушай его, княже, — промолвил Ивашка. — Ну-тка! Да ты не бойся, — подбодрил он мальчишку.
Тот вытащил из-за пояска тростниковую свирель, приложил её к губам, и музыка, тихая и ласковая, как ясный утренний рассвет, разлилась по горнице.
Замерли отроки, притихли бояре, закрыл глаза Олег, а свирель выговаривала-пела. Но вот мальчишка опустил дудочку, и Олег очнулся.
— Как зовут тебя и чей ты сын?
— Он из погоста, какой ярл Гард ограбил. Отца у него нет, убили, а мать умерла, — поспешил ответить Ивашка. — А зовут его Свенельд.
Помрачнел Олег, погладил мальчика по вихрам, сказал:
— Отныне ты, Свенельд, станешь жить с княжичем Игорем, товарищем ему будешь. А тебе, Ратибор, — обратился он к воеводе, — мой наказ: грамоте и ратному бою его обучай, как и княжича Игоря. Пусть добрый воин из него получится...
Перед самым рассветом застучали в било. Ему вторили на всех новгородских концах. Пока Олег одевался, Ивашка уже с новостями прибежал:
— Клети гостей греческих лихие люди почистили. Сторожа связали, товары унесли. След к воде ведёт.
Сколько лет прожил Олег в Новгороде, но такое впервые случилось, чтоб в самом городе разбой над гостями учинили. Купцы иноземные всегда были у Новгорода под защитой.
— Не иначе свои воровством промышляли, — продолжил Ивашка, — тропинкой меж банями уходили, а там на тот берег переправились...
Олег едва показался на вечевой площади, а народ уже собрался, волнуется, шумит:
— Стыдно, князь, Новгород гостей обидел!
— Такое досель было неведомо!
— Люд торговый город стороной обходить будет!
Доброгост сказал Олегу:
— Видать, хмельные были.
Олег ответил резко:
— Хмель не отговорка, нам дурной славы не надобно.
Народ горланил, требовал:
— Как судить их станем, князь?
— Вашим судом, люд новгородский! — ответил Олег и покинул вечевую площадь.
А народ кричал грозно:
— Смерть! Смерти достойны!
Такой приговор не удивлял Олега. Так карали воров и у них в Упландии. Смерти достойны посягнувшие на чужое и здесь, на Руси, ибо государство, где воля татям, не имеет крепкой власти...