— А куда гараж передислоцировали? Если это, конечно, не военная тайна. Мне пульверизатор в кладовую сдать надо!

— На гауптвахту его! Пять суток ареста! — гаркнул Коновал в пургу.

Из стихии вынырнули два хохла-комвзводовца с автоматами, подхватили меня под руки и куда-то потащили.

— Хлопцы, здоровеньки булы! — с легкостью преодолевая языковой барьер, обратился я к сопровождающим.

— Не пиздэть, — буркнул старший сержант Чуб.

— Тю! Шо, не призналы? Да це ж я — Грицко! Тилько снежком трошки припорошенный! — пытался сбить я официальный тон.

— О це ты допиздэвси, — выразился ефрейтор Кузуб и толчком ноги впихнул меня в какую-то дверь.

От неожиданности я не устоял и рухнул, ударившись лицом об пол, который был застелен точно таким же линолеумом, как в моем вагончике, куда я, собственно, и пытался добраться.

— Пидъем! Шо це такэ?! Пидскочил мухой! — доносилось сверху.

Я приподнял голову — точно, лежу на полу своего вагончика.

Ефрейтор Кузуб срывает с гвоздика мою чистую повседневную форму и швыряет прямо на пол.

— Переодевси мухой! Время пишло! — командует сержант Чуб.

Я сел и стал сдирать с себя пульверизатор, шланги которого, как змеи, опутали меня с ног до головы.

— Мухой была команда! Шо це ни ясно?! — орет Кузуб.

— Так я ж муха-то уральская, а не какая-нибудь Це-це, — попытался оправдаться я.

Но эти военные такой мнительный народ, что, судя по всему, восприняли эту невинную аллегорию как подлые происки расизма.

Ефрейтор Кузуб болезненно ахнул, а сержант Чуб принялся хлестать меня по щекам, приговаривая:

— Умный, бля, да?! Оборзел, бля, да?! Похуй все, да?!

— Да нет! Это так, просто игра слов! — забормотал я, отступая прямо в руки Кузуба:

— Пидзабавиться, бля, захотелось, да?! Слов, бля, много уразумел, да?! — встретил он меня ударами под ребра.

Я совсем потерялся: что мне им ответить!? Как оправдаться?! Где выход?!

Дикое отчаяние охватило мою душу и парализовало сознание. Но, как говорится, свято место пусто не бывает! И власть перешла в руки бессознательного.

Страшен его лик:

— Да, бля!!! — заревел я, задыхаясь от какой-то особой радости. — Я оборзел!!! Мне все похую!!! — продолжая прямо-таки громыхать, я схватил железную скамью и с разворота смел оторопевших хохлов на пол, потом вознес свое орудие над головой и хотел добить гадов, но…

Они так жалко копошились на грязном линолеуме, точно слепые котята, и чего-то там пищали, путаясь в своих незаряженных автоматах, что я…

Да…

Я сделал «ЭТО» — я их простил…

А они?

Очухались и отмудохали меня по-гвардейски, т. е. без синяков и ссадин.

Затем доставили на «губу», а сами прямиком в медсанбат — засвидетельствовали там свои синяки и ссадины и такой рапорт составили, что…

Не будет больше ЭТОГО!

Не дождетесь!

Я обновлюсь!

Я стану сильным и беспощадным!

Только вперед!

Ура!

Так… мне нужен пистолет… И безотлагательно… Или я накажу их, или…

Но то ли от этих мыслей, то ли от быстрой ходьбы у меня перехватило дыхание, и по спине ручьем побежал пот.

Я остановился и осмотрелся. Совсем стемнело. Встречные машины слепили глаза своими яркими фарами. Прямо по курсу моего следования светилась вывеска кафе «Рюмочная».

«Нужно остыть», — решил я и, стряхивая снег с ботинок, вбежал на крыльцо.

23.09 — Придорожная Аллея. «Рюмочная».

— Сто пятьдесят «Столичной» и бутерброд с ветчиной, — суровым тоном сделал я заказ.

Бармен — молодой битюг в белой рубашке и при «бабочке» — уставился на меня и, растягивая слова, загнусавил:

— «Столичной» в ассортименте нет, имеется «Столбовая», «Смирновская», «Абсолют». Далее из крепких — «Скоч Виски», коньяк «Мортель»…

— Двести «Смирновской», — оборвал я его арию.

— Запросто, — усмехнулся битюг и достал из-под стойки граненый стакан.

— Закусона не маловато? — опять обратился он ко мне, укладывая на тарелочку бутерброд.

— Достаточно, — не смягчая тона, ответил я и бросил на стойку спасенный полтинник.

В данный момент мне было не до шуточек. На экране моего внутреннего взора под дулом пистолета стояла троица лжеконтролеров: «Итак, будем исходить из того, что в «магазине» моего ТТ шесть «маслят». Значит, разбираясь по-честному, выходит по восемнадцать грамм на брата. Ну, кто хотел взглянуть на мой студенческий?»