— Надо, чтобы ты поглядел на него, — настаивает Петр Васильевич. — Опасаюсь я какой-нибудь неразумной его выходки. Знаешь ведь, у военного оружие всегда под рукой. Надо бы его отвлечь, указать ему цель в жизни, растолковать ее смысл, и все это надо сделать прежде, чем он увидит свое лицо. Посмотри на него, говорю тебе!

— Ну ладно, пойдем, — соглашается полковник и ворчит: — Зря ты меня пугаешь, я, братец, всего нагляделся на фронте.

— Посмотрим, — отзывается Петр Васильевич и открывает дверь палаты.

Иржи Скала дремлет, лежа спиной к двери. Петр Васильевич сразу веселеет.

— Дрыхнет! — восклицает он и, сложив руки рупором командует: — Побудка, вставать!

Полковник, улыбаясь, обращается к Верочке:

— Вот видите, вы о нем всякие страхи рассказываете, а он себе спит, ваш чешский со…

Слово «сокол» полковник не договорил: Скала приподнялся на койке, и при виде его обезображенного лица полковник замолк на полуслове. Но профессор предвидел это и с преувеличенной бодростью подхватил нить разговора.

— Вы что ж это подремываете, Иржи Иосифович, — обратился он к пациенту. — Спать надо ночью. Смотрите, кого я к вам привел: товарищ по оружию, командир авиаполка и Герой Советского Союза. Ну, знакомьтесь…

Полковник уже овладел собой.

— Какой там герой! — подхватил он. — Таких, как я, у нас хоть пруд пруди. Разрешите представиться, полковник Суходольский, Иосиф Ефремович.

Полковник протягивает Скале руку и только теперь замечает, что обе руки чеха забинтованы по самые плечи.

— Дня через два снимем повязки, — говорит профессор. — Руки нам очень важны. Если они в порядке, человек все может: вести самолет, стрелять из пулемета, дать немцу по морде. — Заметив, что Скала помрачнел, он быстро поворачивается к полковнику. — Руки и ноги у Иржи Иосифовича будут в полном порядке, еще в лучшем виде, чем до поступления на военную службу. Через неделю снимем бинты, займемся гимнастикой, электролечением, а через месяц-другой он может лететь хоть на край света.

На лице Скалы появляется хмурая улыбка.

— Лицом буду немцев пугать, — говорит он. — Как увидит меня фриц, выпустит штурвал из рук. Знаете, полковник, я уже сбился со счета, считая, сколько пластических операций мне сделали. А зеркала так и не дают.

— Что ж ты мне-то жалуешься? — пряча смущение, шутливо ворчит полковник. — Ругайся вот с Петром Васильевичем. Подумаешь, франт! У дьявола из лап вырвался, а теперь заладил: дайте зеркало!

— Петру Васильевичу я очень благодарен, честное слово. Верочка мне рассказала, какой это был поединок со смертью…

— Женские сентименты! — ворчит Петр Васильевич, укоризненно косясь на медсестру. — Какой там поединок! Просто вам не хотелось умирать, вот и все. Врач тут ничего не мог сделать, это природа сыграла добрую шутку. А вы, юноша, вместо того чтобы благодарить ее, ноете.

— Скажите, буду я опять летать?.. Боюсь, что бортмеханик меня испугается, вот как вы, товарищ полковник, — не отстает Скала.

— Как ты думаешь, мне зря дали звание Героя Советского Союза? Не такой я пугливый. Чтобы я испугался пары шрамов на лице! Ты их получил в бою, а это у всякого разумного человека может вызвать только уважение.

— Неразумных будет больше, — Скала старается подавить горькую улыбку.

— Эх, сокол, сокол, странно слышать мне это! Прежде надо выиграть войну, разгромить врага, а потом думать о красоте. Верно?

— Верно, господин полковник.

— Товарищ полковник.

— Извините, привычка, — смутился Скала.

— Понимаю. Привычка и устав. В вашем корпусе, что сформирован здесь, тоже так положено обращаться. Ну, что, — дружески улыбается полковник и присаживается на край постели. — Скучаете по самолету?

— Скучал бы, не будь другой заботы, — понурившись, отвечает Скала.

Полковник спешит переменить тему:

— Слушайте, капитан, я понимаю, вам об этом не очень приятно говорить, но, знаете ли, мне, старому летчику, интересно: хорошо ли вы помните подробности своей аварии?

— Иногда я будто заново ее переживаю, — оживляется Скала. — Помню, взяли мы тогда курс на восток. Нервы у всех напряжены до предела. Летим на одном моторе, ревет из последних сил. Долетим, думаю, или не долетим? Все приготовились к прыжку, и каждый знает, что прыгать не станет. Летим низко, бьют зенитки, неясно кто: немцы ли, ваши ли… И вдруг толчок, наткнулись на что-то, наверное, на ваше воздушное заграждение. Последнее, что помню: море огня, в нем черная дыра — мое последнее спасение. Что было дальше — не знаю, очнулся в госпитале.