Скала растерянно глядит в освещенное окно. Как, однако, возмужал Лойзик! Собственно, Скала до сих пор не разглядел его как следует, Лойзик для него все еще парнишка времен их мальчишеских затей. Густые волосы Лойзы падают на волевой лоб и придают ему несколько воинственный вид, но губы улыбаются, и эта улыбка смягчает глубокие морщины. Нет, Иржи не станет ждать. Видно, хороший это парень, если Лойза сидит с ним в такой поздний час. Иржи он незнаком, наверное, нездешний или, может быть, из новых переселенцев?

Скала колеблется еще минуту, потом слегка стучит в окно. Те двое не слышат стука, они громко смеются и не глядят на окно. Иржи стучит еще раз. Лойза поднимает глаза, прислушивается, потом распахивает окно и радостно вскрикивает. Через минуту скрипит тяжелая дверь и Лойза ведет гостя в дом.

Скала, еще не входя в дом, пытался сказать, что хочет поговорить с ним наедине, но Лойза не дал и слова вымолвить — все смеялся и похлопывал Скалу по спине, ничуть не удивившись, что тот вдруг появился среди ночи.

— Вот и еще один! — громко говорит он, обращаясь к незнакомцу. — Видно, не достучался домой. Учитель-то ложится спать с петухами.

Человек оказался вторым секретарем райкома. Он приехал на мотоцикле, оставил его в темном подъезде, а там кто-то проткнул гвоздем обе шины.

— Есть же еще у нас сволочи! — смеется Лойза. — На губах медок, а на сердце ледок. Только и глядят, как бы подставить ножку… Ну, не чинить же шины среди ночи. Товарищ Крайтл переночует здесь, а утром приведем его драндулет в порядок.

Скала немного смущен, он не ожидал такого осложнения. Лойза заметил это.

— У тебя что-то неладно? — озабоченно спрашивает он.

Скала колеблется, потом решает выложить все сразу.

— Да, неладно, — отвечает он. — И нужен твой совет.

Секретарь райкома, приземистый человек с большими, как лопаты, трудовыми руками, поднимается с места.

— Сядь, — говорит ему Лойза и оборачивается к Скале: — От Тонды у меня нет секретов. В лагере мы с ним сидели вместе, удрали оттуда и пробрались к партизанам тоже вместе. Вместе воюем и сейчас.

Скала глядит в большие серые глаза Тонды, смущенные, как у школьника, получившего похвалу. Лицо этого человека вдруг так заинтересовало Скалу, что он на минуту забыл о цели своего прихода. Крайтл очень некрасив — лицо изрыто морщинами, все в крупных оспинах, большая плешь, прозрачные оттопыренные уши. Но в живых серых глазах столько добродушия, что все остальное становится незаметным. «У вас красивые глаза, Иржи Иосифович», — вспоминается Иржи Наташин голос. Он с удовольствием пожимает ручищу Крайтла.

— Есть хочешь? — спрашивает Лойза, стараясь не показать, как он рад, что Скале понравился его товарищ.

— Нет, не хочу, — говорит Скала. — Давайте-ка сядем. Разговор будет долгий.

Лойза и Крайтл садятся, Скала остается стоять у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. То ли ему хочется остудить голову, то ли избежать пристальных взглядов.

Издалека начинает Скала свою исповедь — от первого пробуждения в советском госпитале. Опять рассказывает он о Ваське, о Наташе, о майоре Буряке. В его голосе столько любви и муки — минутами Лойза и Тонда слушают, затаив дыхание, но, видимо, он делал и много глупостей, потому что иногда им не удается скрыть нетерпение.

Наконец Скала слышит слова секретаря райкома, которые кажутся ему почти обидными:

— Теперь я не удивляюсь, что ты помог нам в районе на выборах. Жаль, не довелось мне ни разу послушать тебя, парень. Но я понимаю: тот, кто тебя слышал, тот пошел с нами. Спасибо!

Тяжелая рука сжимает тонкую руку Скалы, взгляд добрых глаз гасит обиду. В самом деле, можно ли сердиться на Крайтла! И, не отпуская руки Скалы, он спешит добавить:

— На жену свою не обижайся. Вижу из твоего рассказа, что она не какая-нибудь вертихвостка, которой легко вскружить голову. Тут другая причина — та болезнь, которой все мы переболели: одни раньше, другие позже.

Скала недоуменно глядит на секретаря райкома. Как это понимать? Чем переболели? Кто мы?

Ослепительные зубы Крайтла белеют на рябом лице, глаза суживаются в лукавой усмешке.

— Ты, может, и не болел. А мы те, кто полюбил партию еще в молодости, переболели, верно, Лойза?

Теперь у Лойзы непонимающее лицо.

— Ну, чего ты на меня уставился? — усмехнулся секретарь. — Жили мы когда-то только ради куска хлеба: есть хлеб — радовались, нету хлеба — горевали. А в один прекрасный день мы узнали о партии. Кто на митинге, кто на демонстрации, кто в армии, а кто из книг. И сразу каждому стало казаться, что он что-то упустил и надо поскорей наверстать это, надо что-то совершить, доказать, как он предан делу партии.