Аллорет сидела молча, обняв колени обеими руками, не в силах ни говорить, ни двигаться. Мирддин покачал головой, налив немного зеленоватой жидкости из большого глиняного флакона в крошечную лазуритовую чашечку. Ему пришлось потрудиться прежде, чем удалось влить немного в посеревшие губы хэльве. Аллорет дернулась, вжавшись спиной в спинку кресла.

– Я ведь предупреждал тебя, женщина, – довольно жестко произнес маг, поставив чашку на столик. –Твоя несдержанность может дорого стоить как нам, так и мальчишке, что поил пленника.

– Что мне до какого-то мальчишки!- Аллорет подняла на него больные глаза. –Они пленили хэльве…они пили его кровь…и не были уничтожены за это!

– Таковы последствия решения Эйлиеса, – Мирддин угрюмо насупился, глядя на свои испещренные шрамами руки. –Он сделал выбор, когда решил пожертвовать всем, чтобы только не разбивать тебе сердца…и платит за этот выбор.

яростно выдохнула хэльве, вскочив на ноги и раскинув крылья так, что в просторной лаборатории сразу стало тесно. –Это его выбор…но почему никто не уничтожил тех, кто пленил его? Наказание хэльве может осуществляться лишь его народом. Человечишки не имеют права даже касаться…

ехидством в голосе волшебника можно было резать металл. –И это говорит мне хэльве, которая в поисках удовольствий снизошла до того, что делит ложе с человечишкой!

Он едва успел уклониться от свистнувшей мимо серебристой молнии.

хладнокровно продолжил волшебник, в красивом прыжке уходя от череды молний, разрезавших пространство и едва не зацепивших его самого.

пронзительно взвизгнула Аллорет, с такой силой швыряя каменную скульптуру-горгулью о каменный же пол, что от скульптуры осталась только пыль. –Заткнись, ублюдок! Жалкая капля змеиной крови не дает тебе никакого права вмешиваться в дела хэльве! И тем более, судить!

– Но разве я не прав? Скажи, что не прав!

Женщина внезапно без сил опустилась на каменный пол и разрыдалась. Мирддин тяжело поднялся из-за стола, отряхивая с одежды пыль и обломки камня.

волшебник мягко обнял рыдающую хэльвианку и помог ей перебраться в кресло. –И поверь, это помогает взглянуть на жизнь и мир со всех сторон. Твой муж понял это раньше, чем я, чем кто либо.

– Мирддин…я не хочу такой судьбы для него…

– Знаю…несмотря ни на что, ты все ещё любишь его. Я только молюсь, чтобы не было слишком поздно.

– Поздно? О чем ты?

– О том, что час битвы близок…и кто знает, как обернется все…

Другой Орфей вновь поет, и

Любит, и плачет, и умирает.

Новый Улисс вновь покидает

Калипсо ради родных берегов.

Шелли

Голова кружится и сердце срывается адской болью в груди. И словно в кошмарном сне он видит юное прекрасное лицо…мертвое лицо рядом с собой. Мордред не сразу понимает, что это та, с которой он делил ложе и душу, которой всего себя отдавал, погружаясь в тепло и нежность её любви. И теперь рядом с ним на ложе лишь её пустая оболочка…

Мордред сел, дрожа всем телом, глядя на недвижимое тело, на закоченелые крылья и черные губы, прокушенные от адской боли. Но почему? Почему она не разбудила его? И тут же ответ, разорвавший мир пополам. Не хотела его тревожить…надеялась, что боль пройдет…

хриплым, душераздирающим стоном.

Но как? Ведь они не пили ничего! И не ели! Они возлегли лишь только пришли в их хижину! Небо, небо, как позволяешь ты свершиться такому?

Мордред с трудом поднялся, дрожа всем телом, пытаясь непослушными руками приподнять уже закостеневшее в смертной судороге тело любимой. Где-то в самое глубине рождалось темное, захлестывающее рассудок безумие. Боль существа, у которого отняли самое драгоценное, самое желанное…

Отчаянный пронзительный крик разорвал серые небеса…

Аллорет со стоном уронила голову на руки. Только что она ворвалась в лабораторию Мирддина, сама не своя от отчаяния, ярости и страха.

волшебник торопливо налил в лазуритовую чашечку темной густой жидкости и сунул в руки хэльвианки. –Расскажи, что случилось.

Аллорет осушила чашку. Её била нервная дрожь. Пару раз она пыталась заговорить, но прошло немало времени прежде, чем ей удалось все же взять себя в руки.