Аманша подумал: конечно, — откуда… Какой-нибудь час назад он и сам не подозревал, что завернет сюда.

— За твое здоровье, Аманша-ага…

— За твое благополучие, Ахмет.

Они выпили, закусили лимоном, и Ахмет снова наполнил стопки — до краев, как и в первый раз.

— Я чувствую, что ты уважаешь башлыка, — сказал растроганный Аманша. — Спасибо тебе…

— Я гостя уважаю, — ответил Ахмет, поднимаясь, чтобы снять эмалированный чайник, у которого начала подпрыгивать крышка.

Он заварил фарфоровый чайник для башлыка, чайник для себя, достал пиалы, сахар.

Теперь он мог спросить:

— Аманша-ага… Я не думаю, чтобы ты просто так пришел ко мне среди ночи. Какое дело привело тебя?

— Правду сказать — не знаю, Ахмет. Я не подумал, что ночь, что ты должен спать. Пастух ведь поднимается рано. Зашел… Ну, спросить о здоровье, поинтересоваться, как дела…

— Не верю, башлык, — сказал Ахмет, глядя ему прямо в лицо. — Не хочешь сказать? Лучше молчи, но не говори мне неправды.

— Ну, тогда поверь, что сегодня было собрание. После этого собрания ты напрасно зовешь меня — башлык. Я Аманша, Аманша Аллаяров. Этому ты поверишь?

— Да. Я слышал об этом.

— Слух был верный.

— Если так, желаю тебе сил и здоровья. Но поверь и ты мне — жизнь идет и за стенами председательского кабинета.

— Я знаю. Ахмет, если я причинил тебе когда-нибудь неприятности, прости мою вину.

— Это напрасно, башлык… Уже поздно… Я в самом деле должен ложиться спать.

Он проводил своего странного гостя до ворот и еще постоял в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

Аманша направлялся к мосту через Ших-арык и думал: ну и Ахмет! Он-то считал пастуха приниженным, уставшим от жизненных невзгод… Может быть, он даже хотел утешить Ахмета, что не одному ему плохо. Что ж, Ахмет сказал правду: он уважал не башлыка, а гостя. Он не был похож на человека, который для своей выгоды станет лицемерить, угодничать. Нет, может, и в самом деле пора на покой? Трудно же работать, если люди перестают тебя побаиваться.

Раньше… Стоило зайти в магазин, и парни делали вид, что покупают конфеты, а взять при нем бутылку вина — боялись. Молодые женщины, которым надо было что-нибудь по хозяйству от председателя, не решались обратиться к нему, а принимались обхаживать Нурджемал. Бедная Нурджемал, она ведь тоже привыкла к своему положению…

И все-таки — хорошо или плохо, что он побывал среди ночи у хромого Ахмета? Не принизил ли он этим своего достоинства? Нет, пожалуй, хорошо! Никто не посмеет сказать, что он — Аманша — боится посмотреть в глаза Ахмету!

Дома горел свет — и на веранде, и на кухне.

Аманша удивился, что они еще не улеглись. А времени — два часа. И ночь уже не ночь, и утро еще не наступило.

На веранде прохаживалась Гульсун. Что же она — так и не присела с того времени, как Аманша ушел?

— Папа! Куда ты пропал так надолго?.. Мы начали беспокоиться, где ты…

— Мать пришла наконец? — спросил он, не отвечая на вопрос.

— Да, вскоре после того, как ушел ты. Оказывается, она успела съездить в район и вернулась.

Как он сразу не догадался! Это было в характере его жены. Пока он сам предавался размышлениям и строил планы, как ему поступить и к кому обратиться за поддержкой, Нурджемал предпочла действовать.

Она вышла из кухни ему навстречу.

— Пойдем в комнату, — взяла она его за руку.

Он устало опустился на ковер.

— Ну…

Нурджемал вздохнула.

— Дело, оказывается, сложнее, чем мы думали.

Завтра пленум. Говорят, Баллыев уходит на пенсию.

Интересно, что Нурджемал, не сговариваясь с ним, делала то же, что собирался делать он сам.

— Ну…

— Силапов переходит на его место. А на место Силапова… на место Силапова — Шихим.

— Шихим?

— Да, он.

Аманша разгладил отсыревшие усы и зачем-то посмотрел на часы, висевшие над дверью.

— Завтра, говоришь? — переспросил он. — Это уже не завтра, это уже сегодня.

— А наше собрание не кончилось. Выборы отложили. Говорят, председателем будет Дурдымурад.

— Этот щенок? Которого я за уши вытащил из навоза и назначил завфермой?

— Да, он. А на его место — Ахмет, пастух.