— Поцелуй меня, Мурза!

— Таси…

— Еще поцелуй меня, Мурза!

— Заткни ей башлыком рот, Коста!

— Крепче свяжи ей ноги, Миха.

— Ну, побежали, Дата!

— Ты не убил того парня, Коста?

— У него крепкая голова, не сдохнет, Маква.

— Фьють… фьють!

— Но-о!..

— Гуджу!

— А?

— Со двора мне послышался крик, Гуджу.

— Это ветер поет, Цабу.

— Нет, крик мне послышался, Гуджу.

— Померещилось тебе спросонок, Цабу.

— Открой дверь! Мне послышался крик, Гуджу!

— Небо разверзлось, Цабу!.

— Открой дверь, Гуджу!

— Эй, кто там?

— От платана донесся крик, Гуджу!

— Наверное, ветер, Цабу!

— Беги к платану, Гуджу!

— Да вот гляди, никого нет под платаном, Цабу!

— Ну, а это кто там, Гуджу?

— Сын Маркозиа — Мурза.

— У него голова разбита, Гуджу.

— А что здесь нужно было ему, Цабу?

— Наверно, к Таси пришел, Гуджу.

— А что нужно было от Таси сыну Маркозиа?

— Не время спрашивать об этом, Гуджу?

— Что нужно было здесь сыну Маркозиа, Цабу?!

— Какое-то несчастье с нами стряслось, Гуджу!

— Почему ты так думаешь, Цабу?!

— Ты слышишь топот коней, Гуджу?

— Что это, Цабу?!

— Горе мне, Таси нет в постели, Гуджу!

— Что ты говоришь, Цабу?!

— Таси, дочка!.. Таси!.. Помогите!

— Таси, дочка!..

— Таси, дочка, Таси!.. Таси!..

— Что такое, что случилось?

— Кажется, похитили Таси!

— Таси похитили!

— Выбегайте все!.. Работорговцы похитили Таси!

— Филипе!

— Манча!

— Спиридон!

— Выходите все!

— Эй, не упускайте их!

— Трубите в трубы!

— Звоните в колокола!

— Таси похитили, дочку, Гуджу!

— Варна, перережь им дорогу у мельницы!

— Ива, перехвати их у моста!

— Таси, дочка! Таси, дочка! Горе твоему отцу, дочка!

— Эй, все выходите, все до одного!

— Таси!.. Пусть земля возьмет твою мать, дочка!

— Горе твоему отцу, дочка!

Перевод с грузинского Ю. Нагибина и С. Серебрякова

Можно было улететь самолетом и через какой-нибудь час оказаться дома, но Турков не торопился, решил добираться теплоходом. Будет в дороге целые сутки наедине с самим собой. Достаточно времени, чтобы все обдумать, понять, разобраться. А разобраться в случившемся ему надо непременно. Он взял билет, в гомонящей толпе пассажиров поднялся на раскаленный от солнца, пахнущий краской теплоходик; посадка закончилась неожиданно быстро; желтея пузырями, вскипала под бортом вода; отвалили от пристани… Покатились, как на саночках, только ветер бьет по глазам.

И, когда осталась позади пристань, уходя вбок, заслоняясь береговым обрывом, Турков с пугающей отчетливостью почувствовал всю краткость предстоящей дороги. Сутки… Всего сутки. У Туркова сжалось, замерло сердце. Он пробовал успокоиться, твердил себе, что никакой беды нету, что он придумал ее, вообразил, что спустя месяц-другой будет смеяться над своими страхами… А сердце сжималось, будто в холодном кулаке его стискивали.

Сельских учителей регулярно вызывают в город — повышать квалификацию. Бурно развивается педагогическая наука, того и гляди, отстанешь от передовых веяний. И вот в разгар лета, по самой жаре, отправляются сельские преподаватели в областные и районные центры, чтобы самим превратиться в учеников, После учебного года хочется отдохнуть, покопаться на приусадебном участке, заняться подзапущенным хозяйством, а тут корпи над конспектами в душном классе, и питайся бог знает чем, и живи неизвестно где… В гостиницах мест не бывает, скромных учителей размещают по частным комнатам и углам, будто «диких» туристов. Тяжко достается современный уровень знаний… Вот так и прибыл Турков нынешним летом в город и стал жильцом покосившегося подслеповатого дома на окраинной улице.

Комнату ему сдавала шустрая словоохотливая старушка, которую все соседи звали неизменно: бабка Ударкина.

Потирая сухие, в черных трещинках руки, бабка Ударкина сразу сообщила, что пускает жильца с неохотой, что ей нужен покой, который всяких денег дороже, и что из-за того покоя, она и осталась тут доживать, в родительском дому, а не переехала к внучке с горячей водой и газом.

— Да ваш закоулок тоже снесут, — сказал Турков.

Бабка Ударкина моментально ответила, что прежде ее самое вынесут из родительского дома вперед ногами, что никакие отдельные квартиры ей не нужны, а нужен только покой, хоть и с удобствами на дворе.

После знакомства с бабкой стало совершенно ясно, какое тут предстоит житье-бытье. Турков помянул черта, затосковал, уселся на лавочку перед калиткой.

По грязной от дождей улице шествовали гуси, их торчащие шеи были помазаны синими чернилами. Мальчишки катались на велосипеде с моторчиком. Моторчик трещал оглушительно, вся его сила превращалась в звук. Соседние домики тоже были пузаты, неряшливы, с поломанными заборами — улица сознавала свою обреченность и словно бы гордилась запустением.