— Подите прочь.

Артур издал короткий смешок, в ответ на который никто не улыбнулся.

— Беги к старику, — велел он Блу. — Я доведу её до дома. Скажи, всё с ней ладно, раз первым делом вздумала огрызаться.

Мальчишка тут же исчез за столбом, затем его спина пару раз мелькнула среди развалин и наконец он скрылся из виду. Мы с Артуром остались одни. Снова.

Я бегло оглядела себя. Платье и волосы были сухими, сумка и цветы, завёрнутые в платок, валялись у подножия раздвоенного камня. И сама я, очевидно, не двигалась с места – так и лежала там, куда рухнула, попятившись от столба, — на негустой, растущей пучками траве.

Заходившиеся в страшном крике камни, озеро, поглотившее меня, и то, что я видела в его глубинах, почти на самом дне, — ничего этого на самом деле не было. Я просто упала и потеряла сознание.

Артур осторожно развернул меня к себе, приподнял мой подбородок так, чтобы видеть лицо, и спросил:

— Что за хворь тебя одолела?

— Я вполне здорова, — ответила я, и тут же, словно в противовес своим словам, затряслась от слабости и холода, как если бы только что действительно вылезла из воды на сушу.

На лице Артура отразились недовольство и раздражение.

— Да ты только погляди на себя, — сказал он. — Почернела, как закоптившаяся свеча.

Он взял мои дрожащие руки в свои, с силой разжал стиснутые в кулак пальцы, заставляя раскрыть ладони.

— Гляди, — кивнул он.

Я опустила глаза и увидела, что руки мои были всё равно, что кости, обтянутые прозрачной кожей. Вены вдоль запястий вздулись и посинели. Я задохнулась при виде такого уродства. Это больше не были руки лекаря — умелые, проворные, ласковые, а когда нужно — твёрдые; исчезли с ладоней и мозоли, натёртые скалкой и рукоятью ножа. Я видела конечности какого-то человекообразного чудовища с озёрного дна.

Артур погладил большим пальцем центр моей ладони. Я подняла голову и увидела перед собой его взволнованное лицо. Вздрогнув, я попыталась отнять руки, сжать в кулаки, спрятать их от его взгляда, спрятать, чтобы не видеть их самой, но Артур не выпустил меня. Наши ладони вдруг соединились, а пальцы крепко переплелись. У него были большие ладони, тоже мозолистые и шершавые, очень-очень тёплые. Я едва не вскрикнула — всё равно что прикоснуться к печке в морозный день — и хорошо, и невыносимо.

— Как тепло, — выдохнула я, позабыв обо всём.

— О, барышня. У меня горячая кровь, — дурашливо, подражая говору деревенского паренька, ответил он. — Вот, потрогайте, — с этими словами Артур прижал мою раскрытую ладонь к своей груди, прямо к сердцу.

Я озадаченно посмотрела на него. Видел ли он то, что видела я, когда он велел мне взглянуть на свои руки? Или мне вновь всё привиделось?

Моя ладонь была по-прежнему прижата к его груди, сердце билось под ней, точно молот; я чувствовала вибрации его тела, тихое-тихое гудение, похожее на то, что иногда издаёт потревоженная земля.

И этот жар, что исходил от него… Артур был крупным, крепким и светлым, точно солнечный луч. Я невольно потянулась навстречу.

Он казался таким нежным, какими могут быть лишь очень большие и сильные мужчины.

А я устала мёрзнуть и тонуть.

Высвободив другую ладонь, согретую теплом и порозовевшую, я прижала её к его щеке. Глаза Артура, обращённые ко мне, были ясными и серьёзными. Ветер пел у меня в ушах, сдувал выбившиеся локоны с плеч, и они щекотали лицо.

Он смотрел на меня, но не прикасался, затем вдруг закрыл глаза, словно ему сделалось невыносимо смотреть дольше, а когда раскрыл их — они горели передо мной, как раскаленное железо.

— Не высекай искры, если не хочешь потом спасаться от пламени, — сказал он, и я почувствовала в его словах проявление силы, вполне осознающей, но сдерживающей себя; это был вызов и побуждение, в котором не заключалось требования.

— Может быть, я хочу сгореть? — смело ответила я, и это была чистая правда. Лучше так, чем двигаться и качаться в чёрной воде, быть слепой волной, призываемой близящимся штормом.

Артур отнял мою руку от своего лица, прижался губами к ладони, а затем одним резким движением усадил меня к себе на колени. Он крепко прижал меня к груди, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бился так же сильно и часто, как и у меня. Он отстранил меня от себя, чтобы ещё раз взглянуть мне в лицо.

У меня немного закружилась голова.

«Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её».

И я впустила. Губы мои приоткрылись навстречу его губам; я впустила силу и приняла её, приняла от всего сердца и вызов, и побуждение, и то сладостное напряжение от воздержания, что впервые ощутила сегодня утром, когда старик поцеловал меня.

Старик не был стариком, а Артур — не только Артур, но и ещё кто-то. Ещё что-то.

Мне хотелось испить его пламя, вобрать его в себя.