На пути к Северине, я завершил еще одну часть этого выдающегося дела, я зашел во двор каменотеса. Он был открыт, но его освещала всего пара тонких свечек. Каменотес приблизился, шагая сквозь жуткие ряды грубо отесанных камней. Его незабываемые уши торчали, как два полукружия по бокам его лысого черепа. Он с тревогой посмотрел на меня, когда я стоял в конце прохода из глыб вулканического туфа, все еще окутанный моим бесформенным плащом и пряча лицо во тьме под широкими полями шляпы.

– Скавр! Северина заходила по поводу своего заказа? Ты сказал мне, что она должна была посоветоваться с другими людьми.

– Ее друзья не стали. За памятник заплатила Северина.

– Она может себе позволить заплатить по такому случаю дань уважения этому мертвецу! Скавр, я никогда не забываю своих обещаний, я сказал тебе, что вернусь, когда она решит…

Скавр проворчал:

– Камень уже забрали.

– Куда?

– Могила на Аппиевой дороге.

– Не фамильная ли семьи Гортензиев?

– Там имя Моск, я уверен.

Каменотес ошибался, если подумал, что этого будет вполне достаточно, я был намерен довести дело до совершенного конца.

– Я не собираюсь блуждать среди призраков этой ночью. – улыбнулся я ему. – И даже не пытайся, Скавр. Я могу пойти в любой день, но я знаю, что это мне не потребуется… Все что мне нужно, это текст надписи. Только покажи мне свою дощечку для письма…

Он понял, что я заметил вощеные дощечки, на которых он имел обыкновение делать заметки, свисающие с его пояса. Поэтому он протянул мне пару, с последними записями, и это было там.

Не то, что я предполагал, когда спрашивал в первый раз. Но именно то, что я ожидал сейчас:

Я прочитал это вслух, медленно расшифровывая принятые сокращения: "Посвящено Манам 151 Гая Церинта, вольноотпущенника Гая Севера Моска, прожившего двадцать шесть лет, Северина Зотика, вольноотпущенница Севера, поставила это".

– Очень сдержанно. На твоей табличке есть свободное место. Что ты удалил в конце?

– О… она не могла решить, добавлять ли "имеющая большие заслуги перед ним". В конце концов, она по каким-то причинам отказалась от этого.

Невинная фраза, широко в ходу на надгробных плитах, что ставят жены или их неофициальные эквиваленты. Иногда, несомненно, дань содержала иронию. Но любой, кто ее прочитает, догадается о тесных отношениях.

Таким образом, я мог объяснить каменотесу причину, по которой Северина была вынуждена опустить эти слова. Как бы она не хотела сказать добрые слова о своем поклоннике вольноотпущеннике, девочка была слишком хорошим профессионалом, чтоб оставлять хоть малейшую подсказку.

Мне казалось, что с тех пор как я в последний раз посетил дом на Счетной улице минула целая эпоха. Была ночь, но дом был залит светом; у нее было три богатых наследства, чтоб заплатить за масло в светильниках. В большинстве домов уже перестали бы работать. Но Северина делала единственное, что оставалось домоседливой девушке, у которой не было никакой возможности заполучить мужа на этой неделе – сидеть у своего ткацкого станка, планируя, как поймать другого.

Я наблюдал за ней, вспоминая как моя сестра Майя говорила, чтоб я обратил внимание, насколько она была искусна в ткачестве. Я считал, что она была искусной ткачихой. Даже если во всем остальном она и лгала, но работала она уверенно. Когда я вошел, она не перестала перекидывать челнок, хотя и выглядела рассерженной.

– Обед давно закончился, Фалько!

– И ужин тоже! Жаль.

Я подошел к дивану, так что ей пришлось отвернуться от своей работы. Я устало прикрыл лицо ладонями.

– Зотика! Сегодня одно испытание за другим, Боги, как я устал…

– Тебе что-нибудь дать? – она почувствовала себя обязанной что-нибудь предложить.

– Нет. Все что я хочу, незамысловатая компания и беседа с другом!

Я глубоко вдохнул, и с шумом выпустил воздух из легких. Когда я я поднял глаза, она совсем забросила свой моток шерсти и с тревогой смотрела на меня.

– Я только что побывал у Гортензиев. А до этого у Присцилла.

– Что случилось?

Теперь она сидела как на иголках, предвкушая знаменательное событие. Она знала, что я пришел чтоб завершить это дело. Волнение было ее образом жизни, мне пришлось бы нанести неожиданный удар, чтоб поколебать ее, или я ни за что не добьюсь успеха.

– Слабое актерство и ложь, главным образом! Так или иначе, я повернул все это дело к твоей пользе… Боюсь, эти бабы напоили меня, а не я сам… – я ухмыльнулся, затем всплеснул руками. – Я чувствую себя запачканным, Зотика! Я рассержен, что мне пришлось играть. Я особенно рассержен на не слишком тонкие намеки, что я – всего лишь еще одна привлекательная статуя, который любая вольноотпущенница, у которой больше денег, чем художественного вкуса, может себе купить!