Ая оттолкнула его. Не знала, как смогла, но оттолкнула. Вроде и самообороне училась, а все правила испарились от его грубости. Натренированные скалодромом и работой мышцы обмякли разом, как тесто. Слёзы брызнули крупными каплями, в глазах зажгло.

— Ты! Ты — сволочь! Ты!

Она хотела убежать и даже опять попыталась, да куда там…

Схватил и снова прижал к стене, больно навалившись, вдавливая в камни. Сильно сжал голову, выжигая взглядом клеймо внутри.

— А может, сама, а? Сама такая, а других винишь?

Говорил, а самого крутило всего. Кишки в узел сворачивались от той мерзости, что вылетала изо рта. И чтобы остановиться, хоть как-то взять себя в руки, наказать и в то же время прекратить наказание, набросился на её губы, разомкнутые и сводящие его с ума. Его всё в ней с ума сводило. И эта липовая черствость, равнодушие, отказ от помощи, тайны… Как можно оставаться такой, когда вместе им так жарко? Так охр*нительно хорошо? Когда она кричит под ним, словно душу отдает? Когда он кончает в неё, чувствуя, как с каждой каплей жизнь, всего себя теряет?

Целовал ненасытно, понимая, что мало. Сожрал бы всю сейчас, да нельзя.

— В машине поговорим, — дыхание сбилось, вырывалось клочками. Сердце неровно стучало в ребра. — Прикройся.

Снял с себя рубашку, несмотря на холод, торопливо дергая за пуговицы, и накинул ей на плечи.

— Идём.

Ая опустила голову, следя за его руками и не желая их видеть. Молчала, разъедая тишиной его внутренности. Щёки стали мокрыми и грязными от краски, и Костя потянулся, чтобы помочь это исправить.

Она отшатнулась, уловив его движение, ещё ниже опустила голову и прошла к машине, сдергивая на ходу рубашку.

А с Кости в тот момент словно кожу содрали.

*****

В машине было тепло и что самое приятное — оказались салфетки и вода. Ая стерла с лица потёки туши и сделал пару глотков.

— Как ты можешь ходить в такие места, будучи беременной?

Она закрутила крышку пластиковой бутылки и отвернулась к боковому окну, думая о скорой открытке, что "прилетит" к матери. На сей раз из Африки.

Надо будет напомнить Людке… Людка, черт! Она совсем забыла про Людку!

— Нам нужно вернуться.

Странно, но волнение за подругу вытеснило обиду и злость. Пусть на время, но вышло на первый план.

— Нет.

— Людка не сможет…

— Я сказал — нет! Пусть с… добирается, как хочет.

— Что она тебе сделала?

— Тебе. Она сделала тебе!

— Я не виню её, надо вернуться.

Костя сжал зубы.

— Прошу тебя.

Мог бы — уши зажал.

— Пожалуйста.

Вся выдержка сейчас улетит в тартарары.

— Вернёмся — напою чаем.

Спасибо, но в последнее время он хочет пельменей.

— Угощу чем-нибудь особенным.

Издевается. Но он был готов быть ею изжеванным.

— Отдамся.

— Думаешь, не возьму сам? — не сдержался, выкручивая руль, на ходу разворачиваясь.

— По доброй воле приятней в тысячу раз.

— Воля твоя…, - ухмыльнулся. — Я вплотную — и нет её.

— Проверим?

— Мне проверять нечего, я и так знаю.

Она вздохнула. Не понятно было, согласилась или нет, но не сказала больше ни слова.

Его это устроило.

Доехать бы живым…

Сегодня был паршивый день. Всё валилось из рук, никак не могла собраться. Мутило и хотелось выпить яду. Месячных не было уже четыре месяца, а Ая так и не решилась сказать об этом Косте. Не знала, почему. Что-то останавливало.

Он в последнее время был каким-то встревоженным, озабоченным, что ли…

После кабака, из которого вытащил её, как куклу, вел себя практически безукоризненно, разве что в постели сдержаться не мог. Ая улыбнулась, вспомнив, как Романович обматывал её волосами свою шею и шептал нежности. Кто бы мог подумать, что умеет…

И пошлости шептал, и показывал, но делал это тонко, балансируя на грани её самообладания.

Людку тогда довезли, хоть и была обижена на целый свет. Костя молчал всю дорогу, сдерживал эмоции, только всем было ясно, что зол. Даже Людке.