Вдруг Петров как бы между прочим заговорил о Мексике:

— Человеческая жертва! Есть ли что-нибудь более таинственное на свете? Здесь человек питает бога своей кровью. Помните Авраама? Точно так же в Мексике из­бранного ведут в храм для жертвоприношения.

Петров намеренно сделал паузу. Тамаз почувствовал, что Петров собирается со­общить ему что-то жуткое, и как бы приготовился к опасности. Собеседник про­должал:

— Избранного юношу кладут на широкий камень и раздевают. Затем подходит великий жрец с острым каменным ножом в руке. Юношу крепко держат. Жрец мед­ленно наклоняется к нему и вдруг молниеносно вспарывает юную грудь и вырывает кровоточащее сердце. Вокруг царит молчание. Народ застыл в ожидании чуда. Жрец высоко поднимает еще трепещущее сердце и подставляет его солнцу, словно желая сказать светилу: сие есть частица твоя! Сердце есть солнце, и солнце есть сердце. Капли крови сочатся из сердца и сливаются с лучами солнца. Обескровленное сердце наполняется солнцем. Затем жрец обращается к народу и показывает ему сердце. Экстаз охватывает народ, священное безумие наполняет сердца людей.

Петров упивался собственными словами. Тамазу ритуал этот был известен, од­нако он потряс его снова. Он был настолько возбужден, что уже не замечал в пафосе Петрова никакого притворства. Петров помолчал немного.

— Что вы думаете об этом ритуале? — спросил он Тамаза взволнованно.

— В крови есть что-то таинственное,— ответил Тамаз,— она в одно и тоже вре­мя и телесна, и невидима. Помните библейскую Нефеш? Это жизненная сила, пла­стический элемент Бога.

— Я полагаю, что мексиканцы возвращают кровь тому, кто одарил их ею, то есть жизнью, чтобы сохранить мистическую связь между Богом и народом,— добавил Петров.

— Именно так,— ответил Тамаз,— сотворенное Богом должно стать Богом, долж­но вернуться в лоно Бога Бог нуждается в крови, без крови Божественное иссякает.

— Понимаю...— сказал Петров.— Следующий миф похож на предыдущий. На берегу Кокита заклали жертвенных животных. Собрались тени умерших, чтобы пить пролитую жертвенную кровь и на несколько мгновений насладиться чувственной пол­нотой плоти.

— Да, это именно так,— подтвердил Тамаз.

— Итак, боги жаждут крови? — спросил Петров, искушая Тамаза.

— Поскольку человек жаждет Бога,— скромно ответил Тамаз.

— Ага,— вздохнул Петров с таким выражением лица, словно услышал что-то неожиданное.

— Лишь кровь связывает человека с Богом,— продолжал Тамаз, все больше воодушевляясь.— Крепок мексиканский народ: он питает Бога своей кровью, снова обретая божественную силу через пожертвованную кровь.

— Несомненно... Каким сильным, наверное, был тот жрец, который распорол юную грудь и достал из нее кровоточащее сердце,— таинственно прошептал Петров.

Тамаз опешил. Внезапное молчание наступило между ними.

Затем Петров произнес еще таинственнее:

— Он, по-видимому, обладал страшной оккультной силой, этот жрец.

Тамаз вздрогнул, это отрезвило его.

Все невыносимее становилось молчание.

— Работник ГПУ ведь тоже должен обладать такой силой,— неожиданно сказал Петров.

Тамаз ощутил шипение змеи.

— Как? — вырвалось у него.

— Работник ГПУ тоже проливает кровь, да еще как! — улыбнулся Петров.

— Но он не нуждается в Боге.

— А Бог не нуждается в нем, не так ли?

— Именно так.

— Здесь мы, видно, имеем дело с другой силой.

— Это непостижимо... Кровь принадлежит лишь Богу.

— И лишь он нуждается в ней, так?

— Да.

— Нет, и тот другой нуждаются в ней.

— Кто?

— Дьявол... Ха, ха, ха! — демонически рассмеялся Петров.

Тамазу стало не по себе. Петров сидел перед ним, точно пылающий призрак. В его беспокойных глазах сверкнула злая искра. Он продолжал говорить, но уже как-то без уверенности. Говорил по-прежнему с воодушевлением, но наблюдательный человек мог заметить, воодушевление это было напускное.

Глаза Тамаза затуманились. Теперь Петров начал рассказывать жуткие истории. Он утверждал, что некоторые работники ГПУ моют руки в крови. Он рассказал Та­мазу следующий эпизод. В наполненную кровью ванну какой-нибудь работник ГПУ велит лечь красивой женщине в юфтевых сапогах. Женщина эта обретает дар ясно­видения и начинает пророчествовать. Зачем только это придумал Петров?

Тамаз рассеянно слушал его, он не знал, говорил ли Петров правду или за его словами таилось нечто другое.

— Поверьте мне: тот, кто проливает кровь, обретает оккультную силу,— повто­рил Петров уверенным тоном.

— Лишь в том случае, если кровь эта приносится в жертву Богу! — отрезал Тамаз.

— Нет, не только в этом случае... Вспомните черную магию.

Губы Петрова тронула вызывающая улыбка. Из его суетливых глаз вылетело что-то, похожее на осу и ужалило Тамаза. Ему вдруг все стало ясно, и он промолчал. Молчание его Петров не мог истолковать ни как согласие, ни как отрицание его точ­ки зрения. Казалось, что Тамаз просто задумался над словами собеседника. На самом же деле он думал о том, чтобы гость поскорее покинул его.