Я открываю «Книгу отзывов».

«Мы все Иные! Роман Хрусталев»

Хрусталев? Это не персонаж из романов Зарова про Диптаун?

«Я тоже так хочу научиться! Д-в»

«Спасибо за организацию этой интересной выставки. Захватывает. Смирнова»

Почерк знакомый…

«Незачем делать из этих психопатов людей особенных. Это больные люди, которые нуждаются в квалифицированной помощи! Их работы — это откровенный бред! Они упиваются своей исключительностью, вместо того чтобы лечиться! Я запретил ходить сюда своему сыну. Пусть растет нормальным человеком…»

Я передумал писать отзыв. Положив ленточку между страниц, говорю хиппарю «до свиданья» и выбираюсь на улицу.

Из-за туч выглядывает солнце. Потеплеет?

И тут я замечаю его. Он в темном углу около водосточной трубы.

Он сидит: грязный и никому не нужный. На холодном ветру. Он старается не терять присутствие духа. Изучает свое отражение в застывшей луже. Но чьи-то сапоги наступают, давят хрупкий лед. Зеркало-лужа покрывается паутиной трещин. Его морда там — разрезана на тысячу частей.

Сапоги стучат дальше.

Внимательные глаза-бусинки — миниатюрные черные дыры.

— Откуда ты взялся, Мишка?

Мишка хранит молчание.

Игрушка не до конца потеряла симпатичность. Когда-то этого медвежонка наверняка купили за большие (для обыкновенной игрушки!) деньги, подарили кому-нибудь на день рождения. Или на 8 Марта, или на Новый год. Обвязали подарочной красной ленточкой, засунули в коробку — и подарили. Какое-то время игрушка была любимой.

И вдруг надоела.

Такое часто случается с игрушками. Даже с очень дорогими.

Они надоедают.

Медвежонок будто сошел с модных открыток компании «Carte Blanche». Лохматый, с умильной мордой, немножко курносый, на боку — аккуратно пришитая заплатка. Ему место во главе девчоночьей кровати, а не в темном углу около водосточной трубы. Он в относительном порядке. Ну, шерсть, конечно, немного свалялась… так ведь можно выстирать, просушить, расчесать…

А на боку-то рваная рана, начинка вон лезет…

— Откуда ты здесь? Кто тебя выкинул?

Я беру медвежонка за лапу.

— Будем знакомы! Я — Кит.

Слабый кивок в ответ.

— Я буду звать тебя Боло, о'кей?

Играет мелодия на телефоне. Номер подавлен.

— Подожди минуту, — говорю я Боло. — Але?

— Привет.

— Это ты?!

— Это я.

— Выспалась?

— Да, спасибо. Слушай, у меня к тебе предложение.

Я выдерживаю паузу.

— Какое?

— Поживи у меня.

— Как черепашка?

— Дурак!

— Ты серьезно, что ли?

— Абсолютно. Я предлагаю тебе быть моим молодым человеком. Что скажешь?

— Надо подумать.

— Я тебе подумаю! Мыслитель выискался…

— Тогда я согласен.

— Что?

— Я СОГЛАСЕН!

— Дом помнишь? Тогда приходи. Все, мне пора, отбой!

И тишина.

Вот и поговорили. Сердце бьется, как у загнанного зайца. Это и есть счастье?

— Все не так паршиво, а, Боло?

Я легонько надавливаю медвежонку на живот.

— Мама? — спрашивает он.

Надо же, работает.

16

Ее дом на Ильина, 7 А.

От этого здания исходит мощь. В нем аккумулировались воспоминания многих поколений. Улица с древней историей: упоминается в Алексеевской летописи с 1314 года; Ильина улица — первоначальное название, восстановленное по решению горсовета (буквы «о» на энциклопедической табличке стерлась, и читается теперь: горсвета). Отграничена улица крепостным валом и рвом, правда, неглубоким. Следует заметить: концентрация котов превышает все мыслимые нормы.

Дворы-колодцы, скрипучие качели, петляющие тропки, столетние деревья заслоняют обзор бабушкам на верхних этажах…

Иду по дорожке, выложенной фигурным кирпичом. На лужайке перед ее домом — кострище, окаймленное камнями величиной с голову писателя Тургенева. А у него, исследователи знают, что говорят, голова была — будь здоров!

На провисшей почти до земли веревке — зеленое байковое одеяло. Два кресла в оранжевой обивке и на колесиках: выброшены на обочину.

Навстречу мне неторопливо движется огромный, размером с теленка, ярко-рыжий кот никакой породы. С обрубленным (или откушенным?) хвостом. В ошейнике. Милостиво разрешает себя погладить и отправляется на помойку, там у него с друзьями накрыт шведский стол.