Расхохотался внезапно:

– Ну, ты и впрямь отмеченная богами. Надо же - такое себе вообразить! И не людоеды онгры, и больным мясом отравиться можно. А вот свежатины не желаешь?

И что самое противное - она пожелала. Давясь от мерзости содеянного, обжигаясь от наслаждения, она рвала кусками полусырую, дивно пахучую баранину и глотала, обливая перёд куртки расплавленным жиром.

В том, как человек умеет приспособиться к обстоятельствам, есть нечто преступное.

Так думала Альги, когда ей в конце концов указали место в одной из кожаных палаток, за очагом. Справа от огня было место друга Джизеллы, скорняка и портного по имени Джанкси, слева - его самого.

Уйти отсюда казалось легко - никто не сторожил девушку. Уйти было невозможно - вплоть до самой воды кишел народ, как ни удивительно - обеих мастей, паслись лошади; их было столько же, сколько двуногих. Да и через воду плыть - заметят, вернут. Если до того у самой дух не зайдётся в холодной воде - со дна били ледяные ключи.

Со скуки она занималась обыкновенным женским делом: чинила одежду, мыла горшки и плошки, вытрясала меховые и войлочные подстилки, прожаривала над костром от насекомых. Готовить ей не позволялось - у мужчин выходило куда вкуснее.

– Здесь не очень много ваших, - сказала как-то Альги.

Джизелла ответил:

– Народ ушёл дальше. Остались те, кому поручено задержать хенну. Ты думаешь, так легко сорвать союз онгрских племён с их Великого Круга? Народ хенну сильнее, их тьма, и они двигаются по пятам.

Слова ушли - осталась мелодия. Вечерами люди садились вокруг одного из больших костров, слушали игру на некоем подобии лютни - бычья кишка на коробе, как называла это девушка, - и гнусавое пение здешнего барда.

Однажды в шатёр явилось четверо важных особ, разодетых как бойцовые петухи: поток перьев ниспадал с круглых шапочек, расшитые халаты почти скрывались под латами западного дела, шаровары были заправлены в сапоги такой мягкой и красивой кожи, что Альгерда устыдилась своих латаных опорок. Обитатели поднялись с места все трое и привычно повалились ничком. Один из знатных поднял Альги, заговорил солидным голосом.

Высказавшись, гости чуть поклонились и отступили назад.

– Это друзья покойного батюшки Вирага и ходят у него самого под началом, - ответил Джизелла, тоже вставая на ноги.
– Сам Вираг обязан своей честью держать эти стены от имени кагана каганов племени онгр. Девушка Ильдико, "Сражённая стрелой", - это они тебя так назвали - лишила юного кагана правой руки. Она же и вылечила его своим белым колдовством, но рука с того не отросла. Теперь её долг, долг благородного рождения - заменить ему десницу, ибо властитель не имеет права быть увечным. Словом, они тебя сватают.

– Послушай, это даже не смешно, - ответила ему воскресшая Алка.
– Быть рабой и подстилкой у дикаря, терпеть домогательства, ещё и личико прикрывать концом чалмы, как ваши бабы делают? Да я умру лучше.

– Умрёшь, - с напором ответил Джиз.
– Позорной и недостойной смертью. За тобой числится долг, а наш народ такого не терпит. Была бы ты простой девчонкой - без затей приняли бы в круг. Но твоя семья держала эти стены. И сама ты - воин.

– Я даже не умею драться как следует.

– Оно и видно, - сказал трансвестит с юмором.
– Лишила бы парня головы - все твои беды побоку. Вместе с подставкой для шлема. А теперь - и с тем, на чём мы с Джанси обмоты носим.

Разумеется, Альгерда согласилась. Или то была уже Ильдико?

Женщины - целая стая бестолково кудахчущих куриц - перевернули их палатку вверх дном, принесли и расстелили дорогой ковёр. Поставили бронзовый кувшин и глубокую миску, раздели Ильдико донага и в первый раз за время плена как следует оттёрли от грязи шершавыми влажными тряпками. С великим трудом расчесали косу, натёрли жиром, чтобы пряди лучше скользили, переплели широкими газовыми шарфами так, что натуральный каштановый цвет весь оказался внутри. Нарядили в женское - голубая атласная рубаха, шаровары, алый с золотом парчовый халат. Обули в красные сапоги. Поверх всего накинули фату.

И вручили "названым отцам".

– Ты не бойся - обряд здесь короткий. Говорить ничего не надо, сватья всё скажут и куда надо надавят, в смысле встать-сесть. Кормиться с церемонией тоже, за жениха с невестой гости кушают, - скороговоркой наставлял её Джиз.
– Первая ночь - ну, ты, я думаю, не забыла в плену, как это бывает с мужчиной.

Алке было меньше двадцати, когда её унесло в этот сволочной мир, и родители воспитывали девушку в строгости. Альгерду, невзирая на немалые для знатной девицы лета, боготворили все, но ей самой отчего-то не приходило в голову разменять золотой на медные гроши.

– Джиз, - прошептала она сквозь покров, - я думала, ваше племя ценит, когда невеста бережёт себя для суженого. У нас так.

– Вот ведь шатан, - процедил он, - погоди.

Вокруг неё, слепой и почти оглохшей, закружились, зашелестели голоса. Тарабарщина достигла пика - и сорвалась вниз.

– Слушай, Ильдико, - снова заговорил с ней Джизелла.
– Это плохо, что твоё девство не нарушено. Снимать печать и без того дело рискованное и опасное. Тем более ты владеешь сталью и знаешь мощные заговоры, а это верная гибель суженому, хочешь ты того или не хочешь. Но и поворотить назад уже нельзя. Больше сказать не имею права. Прими всё как есть и терпи.