Когда ожоги зажили, Моню перевели в отделение терапии. Заведовал им доктор Лев Шимелиович, лет сорока, маленького роста, с острым худым лицом и глубокими залысинами. Его высоко ценили и уважали. И еще, все знали, что он сын знаменитого доктора Бориса Шимелиовича, расстрелянного по приказу Сталина вместе с другими членами Еврейского антифашистского комитета.

Уже казалось, что скоро Моню выпишут, как вдруг неожиданно у него поднялась высокая температура. Было непонятно, что случилось. Навестить его пришел Миша Цалюк.

— На что ты жалуешься?

— Задница разболелась, и дергает. Понимаешь, не могу же я здешним врачихам задницу показывать.

— А ну, повернись. Так. Когда тебе делали укол в последний раз?

— Два дня назад. А что?

— Похоже, что занесли инфекцию.

— Какую инфекцию? Это же был пенициллин, антибиотик, как раз против инфекции.

— У нас выпускают плохие антибиотики, бывают загрязненные партии. Да и кипячение шприцев и игл тоже не дает стопроцентной гарантии от занесения инфекции. Во всем мире уже переходят на стерильные шприцы и иглы однократного использования, а у нас — отрыжка бедности нашей медицины.

Перевели Моню обратно в хирургический корпус, профессор Зак посмотрел:

— Настоящий фурункул, уже с размягчением в середине. Надо вскрывать.

Сделали операцию. Опять Алеша привозил к Моне Раису Марковну, и опять она причитала над сыном:

— Монечка мой, за что только на тебя такие цоресы? [70]

Неделю он пробыл в хирургии, воспаление на ягодице прошло, но температура не снижалась. Обнаружилось, что на почве инфекции возникло воспаление почек, его перевели в урологическое отделение.

Зак сокрушенно качал головой:

— Каскад инфекционных осложнений. Но вы не волнуйтесь, вас будет лечить прекрасный уролог доктор Кан.

Через несколько дней инфекция прошла, но у Мони началось воспаление легких. Его снова перевели в терапию. Ему уже надоело лежать в больнице, он ворчливо рассказывал Алеше свои впечатления:

— Парадокс советской медицины: врачи хорошие, а медицина плохая, бедная она. И врачи бедные, зарабатывают гроши. Они получают меньше, чем шофер автобуса, и даже меньше, чем зарабатывает парикмахер, беря с клиентов гроши в качестве благодарности. А если врач получит денег от больного, это считается взяткой и его выгоняют с работы, а то еще и судят. Ну и уход тоже плохой, многие сестры невнимательные. А что с них возьмешь? Они еще бедней, зарплата у них просто нищенская. Я знал одну операционную сестру, так она подрабатывала настоящей проституцией — шофер такси порекомендовал ее мне у Ленинградского вокзала. Вот как. А хозяйственная служба в больнице — это же усраться можно! Ты посмотри, какое мне белье принесли, застиранное до желтизны, с дырами. На кальсонах нет ни пуговиц, ни тесемок. Я их натянул, а они не держатся. И надо же такому случиться, как раз в этот момент пришла моя новая врачиха Маргарита. А я, понимаешь, стою перед ней и срам ладошкой прикрываю.

О самой Маргарите он говорил с восторгом:

— Слушай, такая баба! Возбуждающие пропорции что спереди, что сзади. Настоящая красавица. Увидишь — сразу влюбишься.

Первый раз Алеша увидел ее со спины, сидящей возле Мониной кровати. Когда она встала и обернулась, ее красота мгновенно поразила его. Изящное овальное лицо, большие ярко-синие глаза, бархатистые брови на взлете и прекрасные вьющиеся черные волосы, зачесанные назад. Нос изящных пропорций, с небольшой горбинкой и тонкими, как лепестки, ноздрями, элегантно очерченные, слегка пухлые губы. Все вместе создавало ощущение почти библейской красоты. Но главное, глаза, синие глаза. Алеша всегда приходил в восторг от прекрасного, а тут перед ним была женщина, прекрасная, как греческая статуя. Он оробел и смутился.

— Здравствуйте, — протянула она бархатным голосом, — так это вы друг Мони? Он говорил, что вы поэт, читал мне ваши стихи.

Алеша смотрел на нее с восторгом и молчал. Женщина заметила его растерянность, подождала, потом сказала:

— Ну, мне надо идти на обход, к другим больным. До свида-а-ания, — опять протянула она и вышла.

Так он ничего и не сказал ей, только молча любовался, пока она уходила по коридору, ее фигурой, плавной походкой, стройными ногами.

— Что, красавица? — проговорил Моня. — Баба что твое восьмое чудо света!

— Да, редкостная красота, вздохнул Алеша. — Слово «баба» к ней не подходит.

— Ко всем подходит, если разобраться. У всех у них вдоль, ни у кого поперек.

Алеша даже разозлился:

— Ну и циник ты, Монька.

— Ладно, я пошутил. А чего же ты молчал? Она ждала, чтобы ты с ней полюбезничал.

— С чего ты взял?

— По ее синим глазищам видел. У тебе есть шанс: мало того что красивая, она еще и незамужняя. Мне говорили, что ее муж погиб. А она создана для любви.

Наконец Моню выписали. В благодарность за лечение он решил прямо в день выписки устроить в ресторане банкет для врачей. Но они были против ресторана:

— Если в ресторане, то узнают в больнице. Тогда надо приглашать главврача и других. Лучше собраться у кого-нибудь дома своей компанией, по-тихому — и чувствовать себя вольней. Да и побузить дома можно всласть.

Маргарита, кокетливо поглядывая на Алешу, предложила:

— Можно собраться у меня, я живу рядом с больницей, родители уехали. Прямо после работы приходите ко мне, всем удобно.