Маленький Лешка время от времени перебивал ее мысли, ему нравилось ехать в салоне с красивой обивкой, он трогал никелированные ручки, смотрел в окно, спрашивал:

— Мам, а папа не хочет кататься с нами на машине?

— Нет, сыночек, папа на работе.

Перед пограничной заставой Милена сделал знак шоферу, и они остановились. Она повернулась к Лиле, сказала сухо и по-деловому, без обычной улыбки:

— Вот граница. Я вывезу вас в Югославию, но только вы отдадите мне свои драгоценности.

Лиля была настолько подавлена, что не поняла, о чем Милена говорит, слушала ее, как во сне, и смотрела растерянно. Милена строго повторила:

— Я тоже пошла на риск. Теперь отдайте мне все драгоценности, тогда я перевезу вас в Югославию. Дальше действуйте сами.

Теперь Лиля поняла, ах вот оно что! Выбора у ее не было: или свобода для нее и сына или драгоценности. Она протянула Милене сумочку.

Албанские пограничники знали машину и знали жену Ходжи, остановка была только формальной — пограничный шлагбаум поднялся, и они переехали на нейтральную территорию. Немного не доезжая до югославских пограничников, машина остановилась. Милена уже успела вынуть драгоценности из сумочки и, протянув ее Лиле обратно, сухо сказала:

— Здесь ваш русский паспорт.

Лиля вынесла сына и достала чемоданы из багажника. Надо поблагодарить? Конечно, надо, без Милены она не знала бы, как ей выбраться из Албании. Да, это ей дорого стоило, но еще дороже было разочарование в мнимой дружбе и бескорыстной помощи. Она выдавила из себя глухо:

— Спасибо.

Милена едва заметно скривила губы в улыбке, на шее у нее уже сверкало ожерелье. Черный «ЗИМ» развернулся и уехал обратно в Албанию.

Югославские пограничники удивились, увидев на нейтральной полосе растерянную женщину с ребенком и чемоданами, подошли, проверили паспорт и помогли ей пройти на свою территорию. Они были очень приветливы, спросили:

— Есть у вас виза в Югославию?

Лиля понимала с трудом.

— Визы нет.

— Тогда за вас должен кто-то поручиться и заплатить штраф за въезд без визы. Кого вы знаете в нашей стране?

— Я знаю архитектора Милоша Самборского, он из Мокошиц, под Дубровником.

— Из Мокошиц? — Они нашли номер, дали ей телефон: — Разговаривайте.

Смущенно и неуверенно она объяснила Милошу:

— Это Лиля, жена Влатко Аджея, вашего друга. Вы меня помните? Да, это я. Я говорю с границы. Нет, Влатко со мной нет, я одна, с сыном. Пограничники просят визу, а ее у меня нет.

Взволнованный Милош, радушный, как всегда, приехал через четыре часа:

— Я очень торопился, но расстояние большое. Рад вас видеть опять. Это ваш сын? А где Влатко? Что случилось?

Он дал пограничникам необходимое поручительство и, заплатив небольшой штраф, повез их к себе. Маленького Лешку укачало в плавной идущей машине, теперь он спал. Лиля тихим голосом, оглядываясь на сына, рассказала Милошу об аресте и эпопею с выездом.

— Ах, вот оно что… Неужели у Ходжи поднялась рука арестовать Влатко Аджея? Прогрессивного и преданного человека, героя войны! Я считал, что Влатко может со временем стать министром или даже премьер-министром. Значит, плохи дела в Албании. Что ж, Лиля, вы теперь под нашей защитой.

Милош еще по дороге в Мокошицу говорил Лиле:

— От нас мы постараемся дозвониться в Москву вашим родителям, а потом придумаем, как и когда вы сможете уехать к ним.

Но телефонной связи в маленькой деревне не было. Лиля опять жила у Самборских в их роскошном старинном доме, они окружили ее и маленького Лешку вниманием и заботой. Но сама Лиля была в тяжелой депрессии, днями и ночами лежала на кровати и плакала. Больше всего ее мучило, что она уехала, бросив Влатко там, в Тиране. А ведь, может быть, там разберутся, что он ни в чем не виноват, освободят его, и он теперь разыскивает их. Если бы Милена Ходжа могла ему сказать, что они в Югославии, он разыскал бы их. Но Лиля понимала, что, даже если его освободят, вряд ли он обратится к Милене.

Как же ей узнать, что с ним происходит? От этих дум она не могла ни есть, ни спать и совсем потеряла способность принять хоть какое-то решение. Милош слушал передачи албанской радиостанции, по ним только пели гимны Сталину, Энверу Ходже и Мао Цзэдуну, ни о каких арестах, а тем более об освобождениях не сообщали. Милош понимал, что об освобождении «врага народа» теперь нельзя и мечтать, но ему не хотелось лишать Лилю надежды, на второй день он осторожно посоветовал ей:

— Поедемте в Дубровник, там с переговорного пункта вы можете позвонить на свою квартиру в Тирану. Если Влатко вернулся, он ответит. После этого вы дозвонитесь в Москву. А если не удастся, пошлете телеграмму вашим родителям.

— Да-да, вы правы. Спасибо вам за все, что вы для нас делаете, но… — Лиля смутилась, — у меня нет югославских денег даже на переговоры.

— Лиля, о чем вы говорите? Мы рады помочь вам во всем, ведь мы с вашим Влатко воевали в партизанском отряде, мы близкие друзья, три года ходили под пулями, делили хлеб и общую опасность. Такое не забывается.

Лиля помнила, как она любовалась Дубровником, как рада была видеть прекрасный средневековый город. Теперь ее поразило, что люди что-то празднуют, везде висели украшения, звучала музыка, по улицам фланировали веселые толпы, люди сидели в ресторанах, пили вино, смеялись. Лиля удивленно смотрела, неужели где-то еще есть какая-то жизнь?.. Они проходили мимо ювелирного магазина, в витрине она увидела драгоценности и подумала: «Если бы Милена не забрала мои украшения, я могла бы продать их здесь, и у меня были бы деньги…»