– Ну, что больной, как дела? Поспал? Это уже хорошо. Сейчас еще одну поставим.

Пока женщина меняла ёмкости, Лёня размял затёкшую руку. Новая бутылочка с лекарством начала свой нудный отсчет, словно водяные часы. Когда медсестра исчезла в тёмном проеме коридора, Лёня неожиданно понял, что ему просто необходимо в туалет. Видимо, то количество жидкости, которую в него влили, попросилось наружу через почки. И что же он сразу не сообразил сказать сестре. Перспектива лежать и терпеть совсем не радовала его.

Решение, в лице Палыча, подоспело вовремя. Едва шаги в коридоре стихли, новый товарищ вновь оказался у его кровати.

– Ну, что долго тут собираешься валяться? Пошли уже.

– Пошли! – и Лёня покосился на нависавшую над головой капающую ёмкость.

Глеб понимающе кивнул и ловко перегнул трубочку. Затем, невесть откуда доставшейся бельевой прищепкой, закрепил её и достал катетер из иглы.

– Ну, вот порядок.

Лёня не без удовольствия согнул руку в локте. Потянулся и медленно сел. Палыч подошёл к двери и прислушался.

– Вроде всё стихло. Одевай простынь

– Зачем?

– Чтобы не увидели.

– Палыч, а где туалет?

– Что, прижало? Сейчас покажу. Накидывай на голову…

Лёня скептически хмыкнул, но простынь всё же натянул на самую макушку. Он вообще согласился на предложение Глеба исключительно из-за туалета.

И вот два, такого странного вида мужчины, словно призраки, медленно выплыли в коридор лечебного учреждения. Справа, в дальнем конце, тускло пробивался свет из-под двери ординаторской. И самовольщики, не колеблясь, выбрали путь в противоположном направлении. Всё было спокойно, только где-то далеко в недрах этого печального дома раздавались душераздирающие крики. Далёкие и безумные, как из забытых фильмов ужасов.

– Нам в платном отделении привольно. Никто за нами особо не наблюдает. Колют, лечат, кормят. А на том этаже, – сказал Глеб Палыч, многозначительно ткнув пальцем вверх, – лежат по принуждению. Силой привозят. Бывает, что запеленают в смирительную рубашку, бросят на полу, и привет. А могут и побить, чтоб не орал… Вон туалет, последняя дверь.

Лёня, беззвучно нырнул в комнату, пробыл там несколько минут и, когда вышел, замер в недоумении. Палыча нигде рядом не было. Он стоял в начале тёмного коридора, с пробивающимися полосками света из приоткрытых дверей палат. В голове представился фантастический тоннель, ведущий в неизвестность, и где-то из глубины этих стен доносились ужасные крики мучеников ада. Новая тема для картины, почему бы нет?

Идти в палату совсем не хотелось, и Лёня решил дожидаться товарища, по несчастью. Он взгромоздился на подоконник единственного коридорного окна, которое было наглухо заварено толстой решеткой. В ближайшей палате, сквозь приоткрытую дверь, были слышны голоса. Лёня сначала не обращал внимания, но беседовавшие говорили уж очень эмоционально, и это заставило его прислушаться. Кажется, там разворачивалась банальная семейная сцена. Женский голос, печальный и тихий, переплетался с болезненно хриплым мужским. Он называл её по имени, то ли Геля, то ли Эля, и при этом всегда понижал тон, словно боясь разгневать супругу. И тогда некоторые реплики было невозможно разобрать.

– Зачем ты пришла, Геля? Я хочу, чтобы все от меня отстали.

– Успокойся, пожалуйста. Осталось уже немного…

– Забери меня уже отсюда, так всё надоело, – в его голосе звучало отчаяние.

– Да, конечно. Скоро всё закончится. – женщина как могла успокаивала больного, – Я принесла тебе настоящую сигару. Ты же всегда хотел выкурить настоящую гаванскую сигару!

– Глазам не верю! За всю жизнь не курил такую. Спасибо…

Послышался щелчок зажигалки, мужчина, видимо, затянулся, и наступила небольшая пауза. «Ничего себе, она его балует», – Лёня решил подойти поближе к открытой двери и хотя бы краем глаза взглянуть на эту парочку. Их не было видно из-за больничной ширмы, стоящей рядом с кроватью. Голоса доносились именно оттуда.

– Дай мне руку. Я присяду, – сказал мужчина. – Какая же она у тебя холодная.

– Потому что на улице холодно, – задумчиво ответила женщина.

Пауза. Мужчина прокашлялся.

– Я часто вижу демонов, они преследуют меня, постоянно. Так можно с ума сойти.

– Они не сделают тебе ничего дурного, только ты сам…

– Я устал. Я больше не могу так жить! Гори оно всё синем пламенем, – воспаленный мужской голос то переходил на шёпот, то становился громче. – Я и так всю жизнь боролся сам с собой. А теперь и ты мне ещё в душу лезешь…

– Я не лезу, – отозвался голос молодой женщины, – ты просто слабый человек, и всё время пытался переложить вину за свои слабости на других. Все виноваты в том, что ты довёл себя до такой жизни. Все, но только не ты. Типичное рассуждение алкоголика. Уж поверь, вашего брата я насмотрелась вдоволь.

– Уж ты-то точно насмотрелась… Я никому никогда не принёс вреда. Если и мучил, то только себя. И это правда.

– Правда? У каждого она своя. Глаза не всегда видят то, что видят. А разум более слепой, чем глаза. Редко можно найти человека, который будет утверждать, что он не прав, и то лишь будучи зажатым в угол. Одно и то же событие два человека могут рассудить по-разному. Могут ссориться, драться и даже убивать, ради своей единственной правды, которая поселилась в их мозгу. Все войны происходят из-за этих приступов правды. Это болезнь. На самом деле нет правды.